– Ты должен был купить ему такой же галстук-бабочку!

– В следующий раз предупредите меня за двадцать четыре часа, чтобы я оставил время на шопинг.

С возмущенным видом Пиктон разглядывает галстук на шее своего преемника. Шевеля непослушными губами, он высовывает войлочный язык и нервно теребит плюш на шее. Постепенно к нему возвращается вся его подвижность, как это было в первые часы после смерти.

Я спрашиваю:

– Зачем вы вернулись, Лео?

– Дело не в том, что я не могу обойтись без галстука, – не унимается он. – Проблема в том, что без него страдает моя целостность. Мое сознание распространилось на все атомы этой игрушки, по-моему, это нетрудно понять! Когда ты лишаешь меня моих атомов, я должен изменять настройки… В любом случае – с бабочкой или без бабочки – охранники сразу обнаружат подмену!

– Не хотел бы вас расстраивать, но уверен, что им плевать.

– А мне нет!

– Может, хватит меня злить? Если дело обстоит так, то я посажу вас в витрину, и валяйте свою транспортировку.

– Транспортировку?

– Ну, перемещайте свое сознание. В другого медведя.

– Не мели чепухи! Я потратил уйму времени, чтобы совместить мое сознание именно с этой игрушкой!

– Вы не можете говорить потише?

– Ты единственный, кто меня слышит.

– Вот именно, и я не глухой.

– Ай! Ну конечно, вырви еще мне всю шерсть! Верни хотя бы очки!

– Вам они больше не нужны, это просто декорация.

– Это всё, что у меня осталось из прошлой жизни! Это сувенир!

– Точно. Ему – в прошлое, – говорю я, пристраивая очки на нос белому медведю в шоколаде. – А нам – в будущее.

И прячу Пиктона под куртку.

– Всё-таки половое созревание – ужасно неприятная штука. Прежний ты мне больше нравился.

– А вы мертвый – еще больший зануда, чем живой!

Я чувствую, как Пиктон напрягся под курткой.

– Это почему?

– Сами увидите.

Я закрываю витрину и иду к выходу.

– Ты на машине? – интересуется он.

– Мне тринадцать лет.

– Я имею в виду, на машине с шофером, дурачок.

– А зачем она?

– Чтобы поехать ко мне домой.

– Мы не поедем к вам. У меня есть апартаменты в министерстве.

Уткнувшись в мой живот, медведь молчит. Это хорошо. Если раньше мне очень не хватало его скрипучего голоса, то теперь он меня столь же сильно нервирует. Я оборачиваюсь, убеждаюсь, что заместитель Пиктона сидит в той же позе, и выхожу из зала.

– Дуй на двадцать семь, придурок! – доносятся крики болельщиков из телевизора.

– Он проломил себе башку, класс! Девять – ноль!

– Вы очень любезны, – говорю я охраннику, который снова включает сигнализацию, пока на экране санитары выносят с поля труп игрока.

Лейтенант Федерсен ведет меня через туннель обратно в министерство. От того, что ко мне под куртку вернулся старый союзник, мои страхи улетучиваются, как дым.

– У вас серьезная травма, лейтенант? – спрашиваю я, коснувшись его повязки, скрытой под рукавом.

У него сжимаются челюсти. Я играю с огнем, даже если застал его врасплох. Никак не изменившись в лице, он благодарит меня и уверяет, что это всего лишь воспалившийся комариный укус.

– Я недавно говорил с вашим министром.

Полицейский молчит, не выказывая никакой реакции. Я продолжаю самым естественным тоном:

– Воры не понесут наказания при условии, если вернут мне картины Бренды.

– Забудь ты об этом, – раздается голос Пиктона.

– Картины сгорели, мсье, – равнодушно отзывается лейтенант. – Бренда Логан была террористкой, с которой член правительства и его сын не могут иметь ничего общего. Я выполнил приказ министра госбезопасности с целью вашей защиты. Еще что-нибудь?

Я не настаиваю. К горлу подкатывает тошнота. Это был мой последний шанс как-то вступиться за Бренду в этом мире.

Теперь меня здесь ничто не держит.

Перед лифтом, ведущим в частные апартаменты, Федерсен со мной прощается и с безмятежной иронией желает приятных снов, как человек, уверенный в своей неуязвимости. Олух несчастный! Надеюсь, чернила из ручки-хронографа уже отравили твою кровь. А ты, даже не подозревая об этом, помог вернуть того, кто один может сделать из моего импровизированного оружия ключ к другой реальности.

Как только мы оказываемся в розовой комнате, я усаживаю Пиктона перед стопкой почтовой бумаги с цветочным узором и красивой подписью «Айрис Вигор», устраиваюсь напротив и вынимаю ручку.

– Ну? Как привести ее в действие?

Ученый закидывает лапу на лапу и с недоумением смотрит на меня своими пластмассовыми глазами.

– Привести в действие? Для чего?

– Чтобы вернуться на пляж в тот день, когда я вас убил. В воскресенье, 30 июня, в 12:05.

– Зачем?

– Чтобы не убивать вас.

С минуту он молчит с отвисшей челюстью и вдруг взвизгивает:

– Но я хочу остаться мертвым! У меня там куча разных задач ждет решения!

– Что? Как это?… Вы же сказали: «Выкради меня». Чтобы научить пользоваться хронографом!

Его лапы удивленно застывают в воздухе.

– Вы же вернулись на землю, чтобы мне помочь, верно?

– Да, – говорит он мягко, – но всё зависит от того, что ты имеешь в виду.

– Вы же сказали, что эта ручка останавливает время и я могу переписать свою историю заново!

– Я так сказал?

– Это же вы ее настроили! Вы сами говорили: «Всё дело в том, чтобы найти важную развилку в своей жизни и сменить направление».

– А когда я это говорил?

– Вы написали это рукой Бренды, когда мы ночевали у вас в доме, перед тем как отправиться в Заветный лес, где она впала в кому!

– Неужели? Совершенно не помню ничего подобного.

Я вздыхаю и откладываю ручку в сторону. Мертвец, страдающий Альцгеймером[1]. Только этого не хватало. А может, он блокирует свои воспоминания? Заявит, что ничего не помнит по моей вине и без галстука-бабочки и очков ему никак не вернуть себе прежнюю форму.

– Кто такая Бренда?

Не веря своим ушам, я вглядываюсь в его пластмассовые глазенки. Но, похоже, он говорит совершенно искренне.