Незнакомец же между тем смотрел на меня в упор, не отводя взгляда, и он был спокоен и холоден. Холоден, но смотрел с интересом, словно бы сканировал меня. Он подпирал подбородок ладонью, медленно, задумчиво водил пальцем по щеке и изредка моргал. Глаза оказались темными, взгляд острым, даже немного колючим и властным, но при этом вырваться из-под этого взгляда было невозможно. Я почувствовала себя нелепой и неуклюжей в своей старой «дорожной» водолазке с растянутыми топорщащимися карманами. Захотелось одновременно пригладить волосы и тут же распушить их обратно. Я почувствовала, как тяжелы мои бедра, как недостаточно упруга маленькая грудь, как убийственно некрасив мой нос, по сравнению с которым даже мои маловыразительные глаза не так уж плохи.

– Дура! – хотелось крикнуть мне. – Прекрати немедленно. Выпрями спину! Сделай что-нибудь, улыбнись.

«Не могу», – чуть было не сказала я вслух. Но не сказала бы все равно, так как под этим взглядом практически окаменела. Все это становилось ужасно глупым, и надо было либо сделать что-то прямо сейчас, либо покрываться красными пятнами и отползать, утопая в собственной неуверенности, как в болоте.

– Добрый вечер, – ляпнула все-таки я слабым голосом и тут же замолчала.

Мужчина чуть сощурился и еще пристальнее посмотрел на меня, не улыбаясь и никак не реагируя на мои слова. Лицо его застыло и ничего не выражало, кроме спокойного рассеянного внимания. Было невозможно сказать, о чем он думает: обо мне или, возможно, о том, не уйти ли из этого тоскливого места. Или вообще прикидывает планы на завтрашний день. Но главным было не это, главное – то, каким было это лицо. Я ничуть не погрешу против истины, если скажу, что передо мной сидел и равнодушно смотрел на меня самый красивый мужчина, которого я видела в своей жизни. Рядом с ним и веселый лысоватый балагур Сосновский – драма всей моей жизни, и Владимир Тишман с его пронзительными зелеными глазами и здоровыми отношениями казались не более чем тряпичными куклами, маловыразительными, исчезающими в тумане моего одурманенного сознания. Незнакомец был не просто симпатичным – это был идеал. Мужественный, вызывающий желание покоряться и отдаваться в его власть. Все вместе – контуры прекрасно очерченного рта, волевой подбородок, красивая линия бровей, высокий лоб – все это, собранное воедино без малейшей ошибки в пропорциях, создавало поразительный эффект. И он, кажется, прекрасно об этом знал. Наверное, он давно привык к вниманию женщин и даже устал от них, столбенеющих при одном только взгляде на него. Я хотела бы смотреть на него вечно. Однако при этом могу с уверенностью утверждать, что я бы предпочла в тот момент не идти дальше этого просмотра. В его глазах читалось что-то такое… какая-то невысказанная опасность, от которой было бы лучше бежать без оглядки. Иными словами, ждать чего-то хорошего от мужчины с ТАКИМ лицом не стоило. Он смотрел на меня долго.

– Добрый, – наконец ответил он сквозь зубы, слегка кивнув. Взял со стола чашку, отпил из нее чай, при этом, сузив немного глаза, он продолжал удерживать взгляд на мне. Скользнул по моему недопитому бокалу, по дурацкой газетке, по моей водолазке, недобро усмехнулся, поставил чашку на стол и, наконец, отпустил меня, отвел взгляд. Затем встал в полный рост, подтвердив мое подозрение, что передо мной единственный мужчина без малейшего изъяна, и ушел, больше не обернувшись и не посмотрев в мою сторону. Я же осталась сидеть с открытым ртом, не зная, как снова начать дышать. Что чувствует кролик перед удавом? Что он ощущает, зная, что его только что чуть не съели, только чудом оставили в живых по непонятным причинам? Может, удав не был голоден, может, у него были другие планы, так что ты остался жить, остался дрожать от страха и оглядываться по сторонам.

– Что-нибудь еще? – раздался голос рядом со мной.

Я вздрогнула и пришла в себя. Оказалось, что я продолжаю сверлить взглядом дверь, в которую вышел высокий незнакомец с темными глазами. Официантка нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.

– Нет, спасибо. Больше ничего.

– Хорошо, – кивнула она и оставила меня в покое.

Я схватила бокал и залпом допила его, без удивления отметив, что у меня дрожат руки. Достала из пачки последнюю, кажется, сигарету и выкурила ее, стараясь унять эту странную дрожь. Потом встала, подошла к барной стойке за сигаретами, заодно выяснив, что ноги у меня подгибаются и дрожат тоже (коньяк?), и вдруг испытала острое сожаление оттого, что опасный посетитель вагона-ресторана ушел. Умом я понимала, что было бы правильнее радоваться его уходу. Но его взгляд еще стоял передо мной, заслоняя все остальные мысли. Я изнемогала, пытаясь пробудить свою совесть, свое почти исчезнувшее благоразумие. Желание немедленно побежать и стучаться во все купе в поисках моего призрака становилось практически непреодолимо.

– Тебе что, хочется приключений? – спросила я вслух, забыв, что вокруг есть другие люди.

– Мне? – вытаращился бармен. – Ни в коем разе.

– Мне тоже, – еле выдавила из себя улыбку я. И отметила про себя, что в этот момент я не помнила ни о Мусяке, ни о Владимире и вообще не думала ни о чем. Только это лицо, эта нереальная и совершенная мужская красота, высокие скулы, летящие линии бровей. Неужели такие бывают, неужели они ездят на поездах? Может, мне привиделось спьяну? Я закрыла глаза и вспомнила его лицо, то, как он смотрел на меня. Меня снова бросило в жар, и я поспешила сесть на место, почувствовав, что у меня кружится голова. Попыталась вчитаться в газету, пробежала глазами по какой-то статье о клонировании, но смысла не поняла. Меня продолжало трясти.

«Ты будешь сидеть тут минимум еще пять минут и только потом пойдешь в свое купе и ляжешь спать. Найдешь кого-нибудь в Питере, переспишь с ним, и все. Вернешься домой, к своим мужчинам, к своей жизни. И забудешь это, как сон».

«Да, да! – соглашалась я с этим голосом благоразумия внутри себя, но потихоньку скрещивая пальцы за спиной. Все это была одна большая ложь, хитрый самообман. Я достала из кармана водолазки телефон, засекла время и сидела, нервно притопывая под столом. – Уснуть под стук колес и запах колбасы. Вернуться в Москву через четыре дня и забыть об этом, как о галлюцинации. Чего не привидится с пьяных глаз. Одна минута, один взгляд – какая ерунда», – бормотала я про себя, но как только время пытки, которую я сама себе прописала, кончилось, я вскочила и нетвердой походкой направилась в сторону выхода.

В тамбуре я немного отдышалась. Никаких признаков незнакомца. Черт, а на что я надеялась? Он уже спит в каком-нибудь из этих тихих, наглухо запертых купе и даже не помнит моего лица (было бы чего помнить). Я шла в сторону своего купе сквозь уже спящий поезд. Вагоны СВ молчали, в узких проходах, освещенных тусклыми плоскими лампами, не было ни единой живой души. Я прошла два или три вагона, когда случилось это. Я открыла дверь какого-то очередного тамбура, а за ней, прислонившись к стенке с рычагом, стоял он. Он улыбался и хищно смотрел на меня. Я застыла и не могла пошевелиться. А еще я запоздало подумала, что должна бы была этого ожидать.

– Ты долго, – заметил он.

Я не представляла, что на это можно сказать. Я просто кивнула и пробормотала что-то. Вернее, попыталась.