Разумеется, Гордон в свои тридцать четыре года вполне может позволить себе жить отдельно, в своем собственном доме. У него хорошая, стабильная работа в одной из страховых компаний, однако, как он однажды подробно разъяснил Николь, его мамочка вдова, к тому же отличается хрупким здоровьем, а потому он считает своим долгом по-прежнему жить вместе с ней.

Николь и сама могла бы позволить себе приобрести отдельную квартирку, но ей нравилось жить с родителями, она получала искреннее удовольствие от их общества и их разговоров, хотя подруги иногда поддразнивали ее из-за того, что она до сих пор сидит под крылышком у родителей.

К телефону подошла мать Гордона, и едва она услышала Николь, как ее слабый, прерывающийся голосок стал заметно тверже.

— Гордон собирается ужинать, — неодобрительно заявила она, — так что я надеюсь, ты не слишком долго будешь занимать его разговором.

Тихо вздохнув, Николь крепче сжала зубы.

Гордон взял трубку, и его голос показался Николь напряженным и нерешительным. Когда она напомнила ему о концерте, он молчал несколько секунд, а затем быстро проговорил:

— Извини, пожалуйста, но я не смогу пойти… Понимаешь, мама не очень хорошо себя чувствует в последнее время, и я должен остаться с ней.

По правде говоря, Николь не слишком-то и хотелось ехать на этот концерт. Гордон сам предложил, но, тем не менее, закончив разговор, Николь чувствовала, что все в ней просто кипит от ярости. Почему же Гордон не позвонил ей раньше и не сообщил, что поездка отменяется? Он предпочел повернуть все так, что она сама вынуждена была звонить ему. А, уж что касается хрупкого здоровья его драгоценной мамочки…

Николь решила съездить повидаться с Кристиной. Она не так уж и мечтала об этом концерте, объяснила Николь подруге, ее возмутил сам факт.

— Гордон даже не счел нужным сообщить, что планы на вечер отменяются.

— Скажи честно, что ты только в нем нашла? — откровенно спросила Кристина. — Послушай меня, Ники, я говорю серьезно, и не пытайся убедить меня, что при виде Гордона твое сердце начинает учащенно биться, что ты до смерти влюблена в него. Ведь я же не раз видела вас вместе…

Николь оставалось только расхохотаться.

— Да, пожалуй, ты права, — наконец согласилась она.

— Ну, так в чем же тогда дело? — начала, было, Кристина, но тут Николь очень твердо перевела разговор на другую тему — принялась расспрашивать Кристину, как дела в школе у ее сына Пола.

Было уже довольно поздно, когда она вернулась домой, но вечер, проведенный в доме подруги, пошел ей на пользу. Когда она легла спать, то о Гордоне уже не вспоминала, ее беспокоило только завтрашнее утро и встреча с новым начальством.

Господи! Сделай так, чтобы он не узнал меня! — отчаянно молила она. Пусть случится, что угодно на свете, только не это…

— Мэтью Хант уже приехал, но до сих пор бродит где-то, — возбужденно сообщила Эви, быстро входя в кабинет.

Николь тоже видела, как прибыл Мэтью Хант. Сегодня он приехал не на древнем «лендровере», а на длинном, явно очень дорогом «ягуаре».

— Ну, скажи: разве он не самый привлекательный мужчина из всех, кого ты только видела? — лениво протянула Эви, наблюдая, как Мэтью Хант шагает к зданию. — Ты только посмотри на него! Даже в этом важном костюме он все равно выглядит просто чудесно…

Николь подавила улыбку. Хотя «важный» костюм нравился Эви меньше, чем облегающие джинсы, в которых Мэтью Хант появился в их офисе в прошлый раз, однако именно этот костюм создал вокруг него, некую ауру властности и решительности, причем до такой степени, что Николь вдруг почувствовала странный frisson[1]. Дрожь горячей волной окатила ее тело.

Она быстро отвернулась от окна, испытывая искреннее отвращение к самой себе из-за того, что так реагирует на его появление, и лишь вполуха слушая возбужденную трескотню Эви. Из «неофициальных источников информации» Эви узнала, что с приходом нового шефа их офис будет модернизирован, будет приобретено самое современное офисное оборудование. И в тот момент, когда Эви убеждала Николь просить новейший компьютер вместо допотопных, хотя и электрических, пишущих машинок, дверь распахнулась, и в комнату вошел Мэтью.

Он улыбнулся Эви, отчего та вспыхнула, кокетливо стрельнув в него глазами, а затем окинул Николь более холодным, оценивающим взглядом.

На ней был наряд, который она в шутку называла своей рабочей униформой, — костюм в стиле «принц Уэльский»: в мелкую клетку с алой полосочкой, белая блузка и широкий алый пояс, выгодно подчеркивавший расцветку ее костюма.

Сегодня утром Эви совершенно невинно заметила, что надо бы дополнить цветовую гамму и накрасить губы ярко-красной помадой. Но от одной мысли о помаде такого цвета Николь начинала испытывать тошноту. Именно ярко-красной помадой были накрашены ее губы в тот вечер, когда…

Теперь она предпочитала пользоваться скромным блеском чуть розоватого оттенка, который лишь немного оживлял цвет ее губ, однако нисколько не акцентировал внимание на том, какой у нее прекрасно очерченный рот, с полными и мягкими губами.

Поэтому, собственно говоря, было странно, что взгляд Мэтью Ханта задержался на ее губах так долго. Николь показалось, будто прошла целая вечность, прежде чем он заговорил. На самом же деле прошло не более пары секунд, пока он рассматривал ее. Страх вцепился ей в горло. Он узнал ее. Сейчас он…

— Алан здесь?

Она помотала головой.

Алану пришлось уехать, чтобы встретиться с одним из клиентов, от которого поступила жалоба на то, что они опаздывают со сроками строительства. Верность прежнему начальству заставила Николь опустить эти подробности. Однако едва она упомянула объект, жесткие складки пролегли вокруг рта Мэтью Ханта, и он не замедлил ответить:

— Надеюсь, нам не грозят штрафные санкции из-за нарушения сроков выполнения работ? Мы и так уже прилично опаздываем. В связи с этим мне хотелось бы поговорить о прорабе… Кажется, его имя Джексон. В ближайшее время я намерен встретиться с ним.

— Не хотите ли чашечку кофе, мистер Хант? — прервала его Эви.

При виде улыбки, которой он ответил секретарше, Николь почувствовала, как что-то внутри ее болезненно дернулось. Это была снисходительная, поощрительная улыбка, которой взрослый улыбается хорошенькому ребенку, и внезапно ей пришла в голову мысль: никогда еще ни один мужчина не улыбался так, глядя на нее, да и вряд ли когда улыбнется.

Не будь идиоткой! — резко одернула она себя. Ты же не ребенок, ты уже давным-давно взрослая, чувствуешь себя равной любому мужчине и хочешь, чтобы с тобой обращались, как с равной. Зачем это нужно, чтобы тебе потакали и улыбались, словно ты слабоумная?!

— Меня зовут Мэтью, — поправил он девушку, напоминая, что уже просил всех обращаться к нему только по имени. — И когда же Алан вернется? — обратился, он к Николь.