Да, это было бы для нее хорошим уроком, если б он действительно воспользовался ее доверчивостью, мрачно размышлял Мэтт, рассматривая девушку. Если бы прошлой ночью он не увел ее с банкета, несомненно, нечто в этом роде непременно случилось бы с ней.

Не надо быть семи пядей во лбу, сразу ясно, что с ней произошло. Вероятно, эта глупышка переживает из-за несчастной любви, и виной тому — Джонатан Хендри.

Вот уж кто наверняка сумел бы воспользоваться ситуацией, не упустив своего, и не задумываясь о последствиях.

Мэтт видел, как напугана эта девочка… Он открыл, было, рот, чтобы успокоить ее, но передумал. Возможно, будет лучше, если он оставит все как есть: пусть она считает, что произошло самое худшее. Она выглядит такой напуганной, такой потрясенной, что, вероятно, никогда больше не станет вести себя безрассудно. С одной стороны, это довольно жестоко… но если благодаря этому она не будет больше так рисковать, как вчера вечером, то, в конце концов, окажется, что он сейчас делает ей одолжение.

И вместо того, чтобы сообщить ей правду, Мэтт поставил чашку чая на столик и потянулся к ней через кровать, положил руки ей на плечи, слегка встряхнул ее и поинтересовался:

— В чем дело? Прошлой ночью ты была совсем не такой.

Он почувствовал, как она сжалась, и увидел, какими несчастными стали ее глаза, однако, подавляя сочувствие, напомнил себе, что обманывает для ее же собственного блага.

— Надеюсь, я не разочаровал тебя, а? — добавил он. — Я знаю, для тебя это было в первый раз, но ты, кажется, осталась, вполне довольна, особенно потом, когда мы…

Николь не сумела подавить болезненный стон, сорвавшийся с ее губ. Это просто ужасно… невыносимо… это намного хуже всего, что только она могла себе когда-нибудь представить. Как он может спокойно говорить о том, что случилось прошлой ночью?! Говорить таким обыденным тоном, словно для него все это ничего не значит. Да, для него это действительно ничего не значит…

Она чувствовала, как его дыхание согревает ей ухо, и знала, что, стоит только повернуть голову, стоит только шевельнуться… Она замерла, словно все мускулы в ее теле окаменели, страстно желая, чтобы он убрал, наконец, руки, и отчаянно боясь, что стоит ей прикрыть глаза, как он…

— Что случилось?

Большие пальцы его рук поглаживали ее обнаженную кожу, и это едва заметное прикосновение вызвало у нее противоречивые чувства… Первым был страх и испуг, но вот второе…

Она вздрогнула: его прикосновение зародило в ней еще неведомое, восхитительное ощущение. Глаза ее удивленно расширились, а грудь, закрытая простыней, напряглась. Ей показалось, что языки пламени пробежали от его пальцев по ставшей вдруг невероятно чувствительной коже прямо к груди.

Мэтт увидел страдание во взгляде девушки и нахмурился. Может быть, он заходит слишком далеко? Может быть, она уже усвоила горький урок?.. Но кончиками пальцев он ощутил, как мурашки бегут по ее коже.

Его тело отреагировало на это раньше, чем Мэтт успел понять, что происходит, его чувства проснулись раньше, чем здравый смысл помешал им. И когда девушка напряглась и лихорадочно задрожала, он безотчетно поддался порыву быстро, по-мужски подчинить ее себе. Приподняв одной рукой ее подбородок, он опустил взгляд на ее губы.

Позднее он не раз твердил себе, что вовсе не собирался целовать ее, что ни за что не сделал бы этого, если бы девушка вдруг не ударилась в панику и не отпустила простыню, о которой он совсем забыл, если бы она не вцепилась ему в руку, судорожно пытаясь вырваться.

Он даже не почувствовал, как ее ноготки впились в его кожу, но заметил, как мягко вздымается ее округлая грудь, как порозовели, напрягшись, соски, и его тело отреагировало стремительно — губы прижались к ее губам прежде, чем он сам понял, что же происходит.

Если бы он раньше не догадался, о ее неопытности, то ответ на его поцелуй сразу убедил бы его: девушка замерла от неожиданности, губы ее дрожали, и вдруг впервые в жизни он осознал, до чего сладостно-соблазнительной может быть подобная невинность.

Сердце его успело ударить в груди всего один раз, а желание продолжить то, что он начал, сделалось нестерпимым. Ему хотелось целовать девушку так, чтобы задрожали не только ее губы, но и все тело. Хотелось ласкать ее, пока твердые, блестящие кончики ее грудей не вонзятся ему в ладонь, моля о влажной ласке его губ. Он чувствовал, как тело его возбужденно напрягается, охваченное страстным желанием, как вибрируют мускулы, и отчаянно боролся, стремясь обуздать свою реакцию, а в мыслях непрерывно вставали образы того, как она будет выглядеть, что она почувствует и что скажет, если они займутся любовью, здесь, немедленно… если он покажет, что ей нечего бояться…

Девушка по-прежнему пыталась высвободиться, и Мэтт автоматически воспользовался преимуществом своего веса, чтобы прижать ее к кровати. Он хотел справиться одновременно и с девушкой, и со своим нарастающим желанием, хотел объяснить, что не надо его бояться, что он собирался всего лишь проучить ее, и ничего больше… Но урок не пошел впрок, горестно признался он себе, когда девушка сжала руку в кулачок и со всей силы ударила его в солнечное сплетение.

Мэтт почти не ощутил удара, но все-таки отпрянул назад, пытаясь избежать его, и в это мгновение полотенце развернулось и соскользнуло с его тела.

Он почувствовал, как дрожь пронзила девушку, и, увидев выражение, появившееся в ее глазах, выругался сквозь зубы. Она оказалась еще невиннее, чем он думал: наверняка в доме, где она росла, не было ни родных, ни двоюродных братьев и она никогда не видела мужского тела. Теперь, возможно, в любую минуту она примется кричать: «На помощь! Насилуют!» — и все только из-за того, что он хотел продемонстрировать ей, насколько опасным и необдуманным было ее поведение прошлым вечером.

Единственное, чего он не учел, — это реакция собственного тела на ее близость. Просто смешно, что невинная, неопытная малышка с чисто вымытым лицом маленькой девочки, которая явно не в его вкусе, так глубоко и стремительно возбудила его, хотя он всегда гордился своей сдержанностью и полным контролем над чувствами.

Но сейчас, если он отпустит ее…

Мэтт протянул руку, и взял ее ладонь в свою, разжал ее пальцы и положил на свое тело.

Они казались холоднее льда, и их прикосновение было для его плоти таким же шоком, каким было для нее открывшееся ее глазам зрелище. Она попыталась отнять руку, и алые пятна стыда и ужаса запылали на ее щеках.

— Видишь, что ты делаешь со мной, — мягко проговорил он. — Может быть, мне стоит отменить полет в Нью-Йорк, чтобы мы с тобой снова…

Едва он выпустил, ее руку из своей, как она отдернула ее, предпочитая глядеть куда угодно, только не на него, и голос ее прозвучал как-то хрипло и почти придушенно, когда она поспешила ответить отказом.

В действительности он вовсе не собирался отменять полет, а предложил вновь заняться любовью, чтобы закрепить испытанное ею потрясение. Когда она вернется к себе домой, пусть считает, что еще легко отделалась.