Он даже свесился с лошади вниз, чтобы поцеловать ее в лоб, но, как только жена разжала руки, обманутая его лаской, сжал бока лошади и помчался прочь, не оглядываясь.

В этот момент он просто ненавидел свою жену.

Виктория прорыдала почти четверть часа – отчаянно, с молитвами Пресветлой матери и завываниями в подушку, а потом решила, что раз уж дело повернулось так скверно – можно хотя бы выспаться. Не так уж и часто ей это удавалось. Аяз вставал как всегда на рассвете, завтракал и уезжал в свою больницу, откуда порой возвращался к ночи. Дети тоже не любили долго спать – видимо, пошли в папу. И если Лилиана была когда-то чудесным спокойным ребенком, то с рождением брата всё изменилось. Девочка стала капризной и требовательной. А Раиль и вовсе был не в меру шустрым ребенком, который постоянно куда-то бежал даже во сне. Вики засыпала обычно поздно, она всегда дожидалась мужа, кормила его и выслушивала, как прошел день. Она любила его таким – уставшим, с горящими глазами, радостно рассказывающего о своих победах над болезнью и смертью. Он казался порой ей еще одним ребенком. И этот человек когда-то не хотел быть врачом!

Сегодня в доме было тихо. Так тихо, что можно было услышать треск цикад за окном. Девушка со вздохом поднялась в спальню и растянулась одна на большой кровати. Она и корила себя за собственный глупый язык, и не понимала, отчего Аяз так вспылил. Ведь она совершенно не имела в виду его лицо, а говорила о моральных качествах. Виктория снова тихо заплакала и уснула, чтобы проснуться на рассвете и понять, что супруг ночью явно возвращался, забрал какие-то свои вещи и ушел, оставив нетронутым ужин, и даже лошади его в конюшне не было.

Он не вернулся ни через день, ни через два, ни через неделю, и Вики сделалось очень страшно, что из-за одного неосторожного слова он мог бросить ее. Только она уже была не глупой девочкой, а матерью его детей, и не боялась начинать неприятные разговоры, и потому привела детей к безотказной Наймирэ, собираясь в больницу. Где бы ни ночевал ее супруг – своих больных он без присмотра не оставит.

- Наймирэ-нэ, – сказала Вики честно. – Мы с Аязом немного поссорились. Можно дети у вас побудут пару дней?

- Кегершен, милая, – степнячка смотрела на жену своего сына встревоженно. – Ты ведь помнишь, что у Эмирэ скоро свадьба? Понимаешь, я очень люблю своих внуков, но Раиль... его же постоянно надо ловить. А у нас тут готовится большой праздник. Мне просто некогда за ним следить.

- Наймирэ-нэ, Аяз неделю дома не появляется, – поджала губы Виктория. – Я в отчаянии уже.

Свекровь заколебалась. Ей явно хотелось помочь девушке, но и не в меру шустрый внук ее всегда напрягал. Спасла Вики невеста – Эмирэ.

- Нанэ, ну что ты! – укоризненно сказала она. – Я присмотрю за детьми. Всё равно мне ничего нельзя больше делать. А потом, когда я захочу побыть с мужем наедине, Кегершен поможет мне!

Вики не жаждала никому помогать, и сидеть с чужими детьми тоже не хотела, но выбора у нее не было, и она заверила невестку – красивую высокую девушку с живыми черными глазами (она переросла даже Аяза), – что останется ее должницей. Ей нравилась Эмирэ больше всех остальных сестер и братьев ее мужа, она была самой умной.

Расцеловав девушку, Вики устремилась в больницу. Она была прямо посередине города, на том месте, где когда-то хотели строить ханский дворец. Дворец потом перенесли на окраину города, к холмам, а больница стала местной достопримечательностью.

Девушка не любила здесь бывать. Ее смущали запахи, стоны и страдающие люди, вдобавок ко всему степняки, особенно из дальних станов, в основном, были не слишком чистоплотны. К тому же к врачам они обращались только в самых крайних случаях – то есть едва ли не при смерти. Словом, девушка приходила на работу к мужу очень редко.

Она прошла сквозь большие двери, не удержавшись и прикоснувшись к прекрасной резьбе, изображавшей множество человечков, которые то лежали в постелях, то сидели, а рядом с ними явно были врачи. Эта дверь была просто произведением искусства. В просторном холле на тюфяках и циновках сидели и лежали люди, среди них ходил пожилой славский доктор, за которым, как цыплята, семенили несколько юношей. Как ни странно, не все они были степняками. Виктория учуяла троих оборотней, у пары молодых людей были светлые волосы и голубые славские глаза. Все лекари были одеты одинаково: в просторные штаны и рубахи из небеленого полотна.

- Влас Демьянович, – приветливо улыбнулась девушка врачу. – Здравствуйте!

Ей нравился этот веселый добрый мужчина, который приехал сюда во время пожара с Даромиром Ольшинским, да так здесь и остался, посчитав, что тут он нужнее.

- Виктория, лапушка! – расплылся в улыбке врач. – Ты к Аязу? Он на втором этаже, отдыхает. Всю ночь сидел у постели умирающего. Такой случай интересный был, опухоль прямо возле сердца... А впрочем, тебе не интересно. Беги к своему мужу.

Девушка кивнула и осторожно прошла между сидящими людьми, стараясь никого не задеть. Основная часть больных занимала первый этаж огромного здания. На втором были отдельные помещения, где жили врачи и лежали особо важные больные – не всегда самые богатые, иногда просто серьезные.

Где был кабинет Аяза, Виктория знала. На втором этаже было пусто и тихо, только из-за какой-то двери доносилось еле слышно женское пение.

Девушка прошла по коридору до конца, толкнула простую деревянную дверь и замерла ошеломленно. Ее "отдыхающий" муж стоял посередине большой светлой комнаты и держал в своих объятиях другую женщину. Да не просто держал, а ласково гладил ее по волосам и плечам. У Виктории внутри всё просто заледенело. Вот, значит, с кем он проводит ночи!

Ее супруг любил секс. Даже уставший, вымотанный до предела, засыпавший раньше, чем касался головой подушки, он мог ночью проснуться и, притянув ее бедра к себе, овладеть женой. Он говорил, что не может без нее, что становится злым и раздражительным, если не займется с ней любовью. И тем не менее целую неделю он не появлялся дома... видимо, найдя себе другой объект для поднятия настроения.

Ей вдруг стало так больно в груди, что не было сил ни закричать, ни что-то сказать, ни даже сдвинуться с места.

Наверное, она всё же издала какой-то звук, возможно, слишком резко вздохнула, потому что Аяз заметил ее, отпрянул от женщины и побледнел. Девица тоже обернулась. Она была юна – не больше пятнадцати, но вполне оформившаяся, с высокой грудью и тонюсенькой талией, перетянутой широким шелковым кушаком. У Виктории, родившей двоих детей, никогда такой талии больше не будет, а впрочем, и раньше она не была столь фигуриста.

Женщина и сама не поняла, как смогла взять себя в руки, изогнуть губы в подобии улыбки и произнести спокойным голосом, когда внутри всё отчаянно болело:

- Извините, я не хотела мешать. Я принесла тебе обед, Аяз. Уже ухожу.

Она, до судороги напрягая спину и ровно держа подбородок, поставила на стол узелок с его любимыми лепешками и вышла из комнаты.

- Вики, постой, – ожил, наконец, Аяз. – Прошу тебя!