— Привет. — Она улыбнулась и присела на край стола, чуть не смяв широким задом вазочку с весенними цветами, которую мне пришлось поспешно передвинуть. Лицо Розали оживилось, и я заметила, что она все еще миловидна, несмотря на неряшливость.

— Я как раз размышляла о Лесли Беке и Джослин, — сообщила я, — и о том, что произошло между ними.

— Она всегда была странной, — заявила Розали. — А уж женщину, которой суд отдал детей только при условии, что их будет помогать воспитывать бабушка, можно с полным правом считать сумасшедшей.

— Но это не оправдывает Лесли Бека, — заметила я. — Все происходило постепенно, шаг за шагом, — ведь ни ты, ни мы ничего не замечали, а теперь, когда тайное стало явным, все выглядит омерзительно. А Лесли по-прежнему процветает, Бог даже не покарал его.

— Он постарел, — напомнила Розали.

— Все мы стареем, — возразила я.

Мистер Кольер посматривал на Розали. Она же твердила, что Лесли Бек вел себя ничуть не хуже любого мужчины, оказавшегося в подобном положении. Если жена не удовлетворяет мужа в постели и не умеет готовить, мужчина не понимает, почему должен при разводе отдавать ей имущество, нажитое праведным трудом.

— Что-то не припомню, чтобы Джослин плохо готовила, — произнесла я, но Розали не забыла, как однажды Джослин подала нам омерзительный «беф-веллингтон» — жесткий, сухой, серый, под таким вязким тестом, что из-за него Розали лишилась коронки.

— Если такое же угощение она подавала и клиентам Лесли, а скорее всего так и было, значит, не приносила Лесли никакой пользы. Нет, — продолжала Розали, — в супружестве, как в любой сделке, у женщин есть свои обязанности. Если мужчина зарабатывает на жизнь, женщина должна гарантировать ему секс, домашний уют и детей. Ты только вспомни, сколько мужчин отказываются оплачивать счета, судятся до посинения, подделывают документы, подкупают свидетелей, не желают покупать детям носки и обувь, но охотно тратятся на дорогие игрушки и поездки на каникулах! Эти мужчины — отнюдь не чудовища, они просто отстаивают то, что считают справедливостью. Если жена не ублажает их в постели, не торчит на кухне и не занимается детьми, выходит, незачем оплачивать ее счета. И вправду зачем?

Мистер Кольер ерзал на стуле с таким видом, словно собирался подойти к нам. Это невзрачный мужчина с двойным подбородком и в круглых очках.

— Розали, ты защищаешь Лесли Бека только потому, что он отец Кэтрин… — начала я.

— Не смей так говорить!

— И тебе надо хоть чем-нибудь оправдать ваш рома]).

— При чем тут оправдания? Джослин отказывалась спать с ним, следовательно, их брак…

— Откуда же у нее взялись дети?

Невольно мы повысили голос. Мистер Кольер подошел ко мне и попросил перепечатать описания нескольких домов. «Солнечный патио» он заменил на «чудесный огороженный дворик», поскольку клиенты все чаще утверждали, будто их намеренно вводят в заблуждение. Риэлтеры торопились замести следы, пока правительству не вздумалось вмешаться в дела, в которых оно ни черта не смыслит.

— Миссис Хейтер, если не ошибаюсь? — осведомился мистер Кольер. — Жена Уоллеса Хейтера?

Розали закивала. Мистер Кольер сообщил, что се трагедия, таинственное исчезновение ее мужа, до сих пор не дает ему покоя. Я удивилась, узнав, что мистер Кольер способен задумываться о подобных вещах, а потом устыдилась презрения к ближнему своему. С возрастом я приучила себя не исключать людей из круга своего общения: подобное пристало молодым женщинам и в меньшей степени — молодым мужчинам, которым инстинкт продолжения рода диктует сразу отметать тех, в ком они не видят подходящих сексуальных партнеров. Но людям средних лет такое поведение не к лицу.

Розали призналась, что и она постоянно думает о пропавшем муже. Мистер Кольер смутился, забормотал извинения, вспомнил о том, что близится час обеда, и предложил зайти в соседний паб. Перед уходом Розали пригласила меня вечером в гости и добавила, что часами болтает по телефону с Мэрион. Я охотно согласилась. Розали заулыбалась, демонстрируя ямочки на щеках и адресуя улыбку мистеру Кольеру, и перед уходом подтянула повыше эластичный пояс тренировочных брюк.

А я вернулась к рукописи «Жизненной силы». Мистер Рендер дремал.

Теперь я снова передаю слово Мэрион — так сказать, даю ей возможность изложить свою версию событий следующей пятницы, тем более что мне они известны только со слов Розали. Отдавая Мэрион право говорить от первого лица, я пытаюсь отсеять все, что добавила Розали, и в результате получить то, что мы мудро называем истиной. Мы, писатели, возлагаем на себя сложную задачу, сочетая биографию с автобиографией. Полагаю, я могла бы просто позвонить Мэрион и спросить: «Ну, что там? Что случилось?», записать ответ на пленку и изложить на бумаге, но что в этом хорошего? Разве она сумела бы поведать мне истину? Конечно, она попыталась бы, но вряд ли смогла. Как видите, я искусно перехожу грань художественной прозы, тем самым давая Мэрион шанс высказаться, но, впрочем, это не важно.

В пятницу Лесли Бек явился в галерею в пять вечера. Суббота — самый прибыльный и беспокойный день недели, мы с Афрой и Барбарой были очень заняты, снимали картины Макинтайра и готовились к весенней групповой выставке, темой которой были цветы и рыба. Подобные выставки — идея Афры; экономический спад напомнил нам всем об осторожности. После свиней рыба пользуется наибольшим спросом, а цветы — гарантированный источник дохода. Но групповая выставка — не настолько удачное долговременное вложение средств, как выставка полотен одного художника. В первом случае уже на открытии распродается несколько картин, но настоящую прибыль приносят только большие, самобытные работы известных мастеров, которые в конце концов попадают в офисы солидных фирм Токио или рестораны Сиднея, становясь дороже с каждой сменой владельца. Свинки, рыбки и цветочки быстро, не успев повыситься в цене, заканчивают свой путь где-нибудь над камином, в спальне или даже в кухне домов средней руки и не соответствуют ни стилю Бонд-стрит, ни маркетинговой стратегии, приличествующей «Галерее Мэрион Лоуз». Но выставка должна была продлиться всего три недели, разрешить проблему наличных и, если мы отнесемся к пей достаточно легко и даже шутливо, пройти почти безболезненно и не оставить заметного пятна на нашей репутации. К тому же подобные выставки правятся Афре. Из двадцати картин Макинтайра мы продали всего семь, зато получили пару интересных предложений, одно даже от нью-йоркского музея «Метрополитен». От свинок, рыбок и цветочков такого не дождешься.

Афра и Барбара заинтересованно обернулись к вошедшему Лесли Беку. Стало быть, он не утратил способности вызывать у женщин если не расположение, то хотя бы любопытство. Лесли по-прежнему выглядит настоящим самцом, теперь это редкость: на нынешних мужчин, особенно молодых, женщины реагируют просто как на человеческие существа. Я думала, умение замечать самцов присуще только моему поколению, но реакция Барбары и Афры заставила меня изменить мнение — изменились не мы, а мужчины, которые стали мягче, женственнее, привыкли считать себя прежде всего людьми и только потом — существами мужского пола. Я бы назвала это изменением к лучшему, но оно меня не порадовало.