– И все же вашей сестре, похоже, стало что-то известно о намерениях вашего отца. Не станете же вы меня убеждать, что Эльфхельм мог рассказать о них дочери, оставив в неведении вас, сыновей?

Уфгет только пожал плечами:

– Эльгива всего лишь женщина со своими женскими желаниями, которая слабо разбирается в делах мужчин. Конечно, ей хочется замуж, но я не могу сказать, какие в ее голове могли возникнуть фантазии, порожденные сплетнями слуг и ее собственным нездоровым воображением. И я, разумеется, не могу нести за это никакой ответственности.

– И все же вам придется ее понести, милорд, – сказал король, и на этот раз в его ровном тоне уже послышалась угроза, – как придется сделать это вашим отцу и брату. – Он поднял руку, и стражники тут же схватили сыновей Эльфхельма.

Уфгет сопротивлялся, до последнего борясь с нападавшими, пока один из них не ударил его кулаком в лицо.

Потрясенный, с разбитыми кровоточащими губами, Уфгет крикнул:

– Милорд, мы не совершали никаких преступлений! У вас нет доказательств того, что мы сделали что-то плохое.

– Я считаю вас виновными в измене, преступлении против престола. – Сейчас голос короля звенел, как стальной клинок. – И вашим единственным судьей являюсь я. – Он подал жест своим стражникам: – Увести их.

Когда Этельстан смотрел, как люди короля выволакивают сыновей Эльфхельма из комнаты, внутри у него все переворачивалось. С ними обращались немилосердно, а когда Уфгет и Вульф пытались протестовать, их успокаивали тяжелыми болезненными ударами.

Когда их увели, он снова повернулся к своему отцу, по обе стороны которого по-прежнему стояло по стражнику; сейчас король пристально, по-волчьи, смотрел уже на него, словно оценивая своего противника.

Неужели их с Эдмундом вот так же выволокут отсюда и запрут где-то, пока отец будет определять меру их наказания? Если так, то за что? Он до сих пор не понимал, что Уфгет и Вульф сделали не так.

– В чем их преступление? – спросил он.

Король протянул руку к кубку с вином, сделал большой глоток, а затем с такой силой поставил его обратно, что от этого удара Этельстан вздрогнул.

– Эльфхельм обручил свою дочь с датским лордом, – сказал его отец, – и они прекрасно осведомлены об этом. Ты сам видел их лица.

Если это действительно было правдой, тогда становилось понятно отсутствие элдормена при дворе, а также ужас его сыновей, когда их повели к королю.

– Вы уверены в этом? – спросил он.

– Эта леди сама прислала мне весточку, настоятельно предупредив, что ее братьям доверять нельзя. – Сейчас голос его отца звучал сардонически. – Такой ответ тебя удовлетворяет?

– Милорд, – сказал Эдмунд, – нужно кровное родство между вашим родом и родом Эльфхельма. Это обеспечит вам поддержку знати Мерсии против любого…

– Поддержку для меня? – вскричал король. – А где гарантия, что они не станут поддерживать того, кто возьмет в жены эту сучку, дочь Эльфхельма?

И снова все то же самое, как всегда: между ними, словно широкий пролив, лежало подозрение.

– Мы поклялись в своей преданности вам и сыну Эммы, – сказал Этельстан. – Мы не предатели.

– О, это всего лишь слова, – насмешливо возразил его отец. – Но дела говорят громче любого крика! Вы все равно вступили бы в заговор с сыновьями Эльфхельма, даже если бы у них не было своего коварного плана! Если вы имели намерения действовать в моих интересах, Этельстан, почему же вы сначала не поговорили об этом со мной?

– И что бы вы сказали на этот план? – спросил Этельстан. – Вы бы просто унизили меня, заявив, что он глупый, а потом еще и обвинили бы меня в вероломстве. Что я должен сделать, милорд, чтобы убедить вас в том, что я не дурак и не предатель?

Он пристально смотрел на своего отца, стараясь подавить поднимавшуюся в нем волну гнева, потому что хорошо понимал, что в этой ситуации он ничего сделать не может. Король тоже хмуро смотрел на него, но, прежде чем кто-то из них успел заговорить вновь, между ними встал Эдмунд.

– Милорд, – сказал он, – мы убеждены, что Эльгива является ключом к установлению прочного союза на Севере. – Этельстан едва не рассмеялся. Его брат старался совершенно напрасно, и в любом случае дело здесь было не в Эльгиве. – Если бы вы только согласились на…

– Я не стану потакать измене! – взорвался их отец. – И не позволю своим сыновьям поучать меня!

– Вот это правда! – в ответ крикнул Этельстан; его досада наконец взяла верх над осторожностью. – А также вообще никому другому! Вы отказываетесь от любых советов! Но почему? Разве не вы сами решили назначить Эльфхельма элдорменом в Нортумбрию? Однако теперь вы не очень-то довольны своим выбором. И как вы собираетесь это изменить? Вы не можете законным образом лишить его земель и власти, пока не докажете, что…

– Я король! – перешел на крик его отец, вскочив на ноги. – И закон здесь – это я!

Он смотрел на них безумным взглядом, и Этельстан, глядя на его побледневшее от ярости лицо, пришел в отчаяние. Его отец никогда не услышит его, особенно сейчас, когда он чувствует какую-то опасность.

– И что вы собираетесь делать? – спросил Этельстан, хотя боялся услышать ответ, которого ожидал.

Король небрежно махнул рукой, как будто этот разговор утомил его, и снова опустился в кресло. Закрыв глаза, он массировал свой лоб и некоторое время молчал. Он выглядел изможденным, и Этельстану казалось, что каждый год его правления отразился складкой на его лице.

Прошло несколько мгновений, и король сказал:

– Охотник не ждет, пока дикий кабан бросится на него, чтобы метнуть свое копье. – Затем он поднял глаза на Этельстана и проворчал: – Я уже сделал то, что было необходимо. А сейчас оставьте меня. Я хочу побыть один.

Этельстан почувствовал, что Эдмунд схватил его за руку и потянул прочь, но сам он еще не был готов уйти. Он хотел узнать, что его отец сделает с Уфгетом и Вульфом. Эльфхельм не станет сидеть сложа руки, пока его сыновья находятся в плену у короля, да и другие лорды вряд ли спокойно отнесутся к их аресту.

– Милорд…

– Убирайся, Этельстан, пока я не приказал страже вышвырнуть тебя отсюда!

Не приходилось сомневаться, что слова его отца не расходятся с делом, поэтому он умолк, скованно поклонился и последовал за Эдмундом из королевских покоев обратно в залу. Под высокими стропилами крыши не звучала музыка, не было скопов, рассказывающих свои истории, не слышалось шума голосов. В этот день накануне Пасхи, когда Иисус уже пребывал в могиле, каждый человек должен был подумать о страданиях и смерти, которые Он принял за их грехи. На помосте стоял епископ Винчестерский и читал собравшимся свою проповедь. Этельстан замедлился здесь лишь для того, чтобы бросить быстрый успокаивающий взгляд на Эмму, и глаза их встретились; на лице ее был написан вопрос. Но он тут же продолжил свой путь через залу к выходу, последовав за Эдмундом.