Сюзи бросила взгляд на этого нищего. Шесть футов роста, широкие плечи, густая шевелюра, только один глаз, тонкие губы, грязная одежда, босые ноги… Это был Рантий!

– А я, представьте себе, с ним знакома, – сказала Сюзи. – Мне неизвестно, кем он стал, но я знаю, кем он когда-то был – ребенком без отца и матери, просившим милостыню между улицей Сен-Доминик и площадью Сен-Сюльпис. Я оставила на нем, когда мы были детьми, отметину, представляющую собой след от моих зубов. Укусила я его довольно сильно, и след от этого укуса будет заметен даже и тогда, когда этого типа в конце концов повесят. Он хотел заставить меня просить пощады и для этого закрутил мне руку за спину, что не составило для него большого труда, поскольку я была всего лишь хрупкой девочкой, а он – довольно крепким подростком.

Антуану Карро де Лере нравились сила характера этой девушки и ее упорное стремление заставлять людей относиться к ней так, как она того заслуживала. Немного спеси вполне к лицу женщине, поскольку это ограждает ее от презрения, с которым зачастую относится к слабому полу сильный пол. Эта девушка явно представляла собой цельную личность! Кроме того, она, несомненно, была самой красивой из всех девушек, которых он когда-либо видел. Несмотря на свой неказистый наряд, она привлекала к себе внимание – как женщин, бросавших на нее завистливые взгляды, так и мужчин, бросавших завистливые взгляды на ее спутника. Проходя мимо торговки лентами, шевалье купил две ленты – зеленую и красную – и подарил их Сюзанне. Она привязала их к своему корсажу.

Их прогулка длилась не так долго, как им обоим хотелось бы: здравый смысл и благоразумие подсказывали Сюзанне, что ей не следует долго находиться в компании малознакомого мужчины, а особенно в таком месте, как эта площадь. Они не спеша двинулись обратно, по-прежнему шагая рядом. Шевалье рассказывал при этом о своем детстве, проведенном в Лотарингии. Сюзи рассказала о своем пребывании в монастыре в Сен-Дени. Секретарь Жозефа Бонье де ла Моссон признался, что его самое большое желание заключается в том, чтобы стать когда-нибудь знаменитым писателем – таким, как, например, господин Вольтер, который сейчас сидит в Бастилии за то, что написал оскорбительные стихи о его высочестве регенте. Шевалье завидовал писательским способностям Вольтера, его смелости и его известности, которой тот добился, будучи еще совсем молодым. Сюзи и не догадывалась, что этот самый Вольтер – не кто иной, как Франсуа-Мари Аруэ, о котором Эдерна рассказывала ей как о друге своего брата. Она смогла поддержать беседу об Эзопе и Лафонтене[29], с баснями которых была знакома (хотя и прочла всего несколько из них), проявляя при этом несвойственную ей педантичность.

– Ого! – воскликнул шевалье. – Под вашей шляпкой, насколько я вижу, скрывается не только красивая, но и… отнюдь не пустая голова! Вы, наверное, стали бы ученой женщиной, если бы ваша судьба сложилась… более благоприятно?

– Женщины отнюдь не обречены неизменно пребывать в невежестве, мсье, и, несмотря на заурядность моего происхождения, я приобрела в монастыре, в котором училась, и кое-какие знания, и кое-какие амбиции.

– А можно узнать какие? Богатенький муж? Место фаворитки при распутном знатном господине?

Сюзи покраснела, услышав подобные заявления, которые она сочла оскорбительными, и ответила резким тоном:

– Знания, мсье, и «более благоприятная судьба» не всегда заключаются только в том, как пробраться в постель к высокопоставленному мужчине. Я из тех, кто устраивает свою жизнь, даже и не помышляя о подобном: муж мне не нужен, а тому любовнику, которого я себе выберу, придется уважать и мои взгляды на жизнь, и мои устремления в ней!

– Вы говорите, что выберете себе любовника?

– Я не теряю надежды когда-нибудь найти для себя «Карту Страны Нежности» – именно такую, какой ее изобразила Мадлен де Скюдери![30]

– Я вижу, что чтение книг затуманило вам мозги, мадемуазель. Любовь – это несбыточная мечта!

– Несбыточные мечты меня абсолютно не интересуют!

Шевалье удивился тому, что у этой девушки не меньше ума и силы духа, чем у женщин гораздо более завидного происхождения, с которыми он частенько общался в различных салонах. Он почувствовал в ней трогательную наивность и обезоруживающую искренность. Ее лицо было похоже на лицо тех девственниц, которых рисовали итальянцы, – с матовым цветом кожи и проницательными глазами, голубизна которых казалась скорее выдуманной художником, чем существующей в реальной жизни.

Начиная с этого дня шевалье и дочь торговца стали любовниками, сохраняя, однако, свое целомудрие по отношению друг к другу. В ту эпоху словом «любовники» называли тех, кто был друг в друга влюблен, а не тех, кто имел плотские отношения. Однако удовольствия от устного общения очень скоро стало недостаточно для двух красивых молодых людей: когда они гуляли вместе в саду Тюильри или на аллее Кур-ла-Рен, держась за руки, они сжимали друг другу ладони с все большей и большей горячностью, их взгляды все чаще встречались, их плоть трепетала при каждом случайном прикосновении…

То, каким образом Сюзанну встречали дома, ее отнюдь не удивляло. Ее отцу и мачехе уже было известно, что она водит шашни с каким-то шевалье и что она ходит с ним в такие места города, в которые не пошла бы ни одна порядочная девушка. Сюзи полагала, что Рантий, которого она то и дело встречала на улице, ежедневно доносил о ней госпоже Трюшо, получая за это какое-то вознаграждение. Если она ничуть не боялась того, что ее потащат в Шатле, то, по крайней мере, рисковала тем, что отец и мачеха могут положить конец ее увлекательным прогулкам, которые они считали проявлением неповиновения и неприличия.

Поскольку мачеха ежедневно заявляла отцу: «Ваша дочь, мсье, шляется, как какая-нибудь девка, с неким кавалером, и тем самым позорит ваше имя», – тот в конце концов запретил Сюзанне выходить из родительского дома без сопровождения. Из-за того что было крайне нежелательно терять те – пусть даже и небольшие – деньги, которые приносила ее работа у продавца золотых и серебряных изделий и у аптекаря, ей по-прежнему дозволялось ходить на улицу Иллерен-Бертен, но только либо вместе с Мартиной, которая с настороженным видом следила за тем, чтобы Сюзи не встретилась с мужчиной, с которым ей встречаться не следовало, либо вместе с Аделаидой, которая немного прихрамывала и с трудом поспевала за своей сводной сестрой.

Сюзи уже больше не могла видеться с шевалье, разговаривать с ним, чувствовать его волнительные прикосновения. Все это для нее закончилось.

Антуану удалось передать Сюзанне записку через юного Луи Трюшо, которого он подкупил серебряной монетой в десять солей. Девушка проворно спрятала эту записку в разрезе своего корсажа и прочла ее, когда ей представилась возможность остаться в одиночестве.