Да, это была Лана. Только волосы светлые. Ей так было лучше, блондинкой. Лицо мягче, моложе. И взгляд совсем другой. Хотя скорее всего это она из-за стресса так изменилась. Постоянный страх здорово меняет внешность. Уж мне ли не знать.

– Ну? – спросил Полухин.

– Впервые вижу. Я, правда, здесь меньше года живу. Но такую цыпу точно бы срисовал. Придется вам, мужики, по всем ста восьмидесяти квартирам култыхать. Сочувствую.

Он выругался.

– Слушай, Зайцев, помог бы, а? У меня завал, во! – он провел большим пальцем по горлу. – В каждую дверь звони, объясняй, половина не откроет. А ты тут свой. Выяснить бы, к кому она приезжала – считай, полдела.

Тут Полухин спохватился – вспомнил, что я инвалид и наполовину покойник.

– Ладно, Коль, извини. Это я того… Ты мне лучше вот с чем помоги. «Ауди» этой в десять вечера здесь не стояло – вон тот дед гулял с собакой, точно говорит. А взорвали нашу Светлану Витальевну в шесть пятьдесят пять, когда она садилась в тачку. Баба молодая, при всех делах. Скорее всего приезжала на квартиру к любовнику. Ночку поотжигала с ним, утром рано собралась восвояси – и тут бумс! Сарпрайз.

Я улыбнулся. Черный юмор в нашей профессии – это нормально. Без него свихнешься.

– Ты мне вот что скажи: проживают у вас тут одинокие плейбои, которые могут хороводиться с красоткой на крутой тачке? Может, ты?

Он опять хохотнул, но осекся. Сообразил по моей хмурой роже, что юмор не в тему.

– Извини, Коль…

– Не факт, что она приезжала к кому-то в нашем доме, – серьезно сказал я. – Там сзади еще три корпуса таких же, во дворах не припаркуешься – всё забито. Кто в гости приехал, часто машину на улице оставляют. На той стороне улицы тоже дома. Я бы на твоем месте не стал тратить время на квартиры. Рой контакты. А насчет жильцов я покумекаю. Поспрашиваю. Времени у меня теперь до хрена. Если что узнаю – сообщу. Только ты меня сориентируй по деталям, когда пробьете Карабаеву эту по всем каналам.

– Каратаеву, – поправил Полухин, очень обрадовавшись. – Повезло мне, что ты тут живешь. Я тогда сейчас быстренько сворачиваюсь и поеду. Телку наверняка грохнули по коммерции или из-за чего-то делового. От ревности и неразделенной страсти грамотный заряд на дверцу не магнитят. Притом так ловко, что Каратаева взялась за ручку и ничего не заметила. Лесюков говорит, взрывная волна прямо от дверцы пошла. Это самое интересное. Так замаскировать – это уметь надо. Вот представь, садишься ты в свою машину, а у тебя прямо на дверце какая-то хрень прилеплена. Стал бы ты открывать или сначала подумал бы? Лесюков говорит, что у гэрэушников есть такие плоские мины, прозрачные, их почти не видно. Но сам он таких никогда не видал, только про них слышал. Соображаешь?

– Серьезный человек поработал.

– То-то и оно. Деловые контакты Каратаевой я пощупаю. Это быстро. А ты мне любовника найди. Вряд ли она в эту дыру по бизнесу приезжала.

– Очень деликатно, товарищ майор. Я тут живу между прочим.

Посмеялись. Потом Полухин посерьезнел.

– Ты молодцом держишься. Респект. Я расскажу ребятам. Мы много о тебе говорим. Зашел бы как-нибудь.

– Ага, – сказал я.

Зайду я к вам, как же. В последний день, когда прощался, все смотрели, как будто я уже в гробу лежу, в гарнире из цветочков. Ушел – вздохнули с облегчением. Но это нормально. Я уже говорил, друзей у меня нет.

Поручкались, разошлись.

Вот теперь у меня было за что зацепиться.

Интересная получалась штука. Убийца знал, где ночью находилась Лана. Притом что сама она не знала, куда едет.

Проследили? Невозможно. Хоть я по дороге из центра и отключился, но на повороте с Рязанки хорошенько поглядел назад. Это у меня привычка, автоматическая. С тех пор как пару лет назад меня крепко пасли бандюки. Чтоб я не заметил слежки – такое исключалось. Пустая за нами была дорога, до самого дома.

Значит, что? Убийца знал мой адрес и знал, что Лана едет ко мне. Притом что мы с ней познакомились только вечером.

Вывод? Яснее ясного. Мой адрес записан в анкете у Громова. Кто-то видел, как Лана меня увозит, а потом посмотрел в компьютере, где я живу.

Теоретически и практически это могли сделать шесть человек: Громов, его лысый ассистент или любой из четырех пациентов. Когда количество версий строго ограничено – это подарок для следователя.

Плюс к тому есть мощная наводка: убийца обладает навыками взрывного дела и, что самое интересное, предположительно имеет доступ к экспериментальной спецтехнике. Информация о некой «прозрачной мине» из секретного арсенала ГРУ меня очень заинтересовала.

Я мысленно прошерстил подозреваемых, оставив самых очевидных напоследок.

Начал с пациентов. Понятно, что все они – болты с сорванной резьбой. Как и я. От каждого можно ожидать любых фокусов. Опять-таки как и от меня. Когда человек знает, что жить ему осталось недолго, в голову начинают приходить самые дикие фантазии.

Гюрза про это сказала прямым текстом. Мол, ей человека пришить – раз плюнуть. Мало ли, из-за чего одна фальшивая брюнетка могла возненавидеть другую? Например, из-за того, что у той не парик на голой от химии башке, а настоящие волосы.

Другая женщина, Стрекоза, со своим «синдромом обиды» сама как мина замедленного действия. Оскорбилась на судьбу так, что ненавидит всех здоровых. А Лана была здорова и зашла попрощаться. Травмированная психика могла воспринять это прощание очень болезненно: вы, мол, подыхайте, а я пошла.

По-хорошему психопаток вроде Гюрзы и Стрекозы надо бы запереть в отделение для буйнопомешанных.

«А тебя?» – спросило меня зеркало (я как раз брился).

А меня не надо. Я должен найти убийцу и рассчитаться с ним. Или с ней.

Черепах и Баранчик вчера опасными мне не показались. Но по опыту знаю: кусачие собаки небрехливы, а тихий человек часто бывает опаснее того, кто много скандалит и сыплет угрозами. Кроме того, среди виртуозов взрывного дела женщин не бывает. Во всяком случае, я о таких не слышал. Надо будет порыться в биографических данных Сергея Ивановича с Игорем. Установить личность обоих будет нетрудно.

Это всё были версии для разогрева. Каждую я мысленно пометил флажком. Перейти к двум главным объектам – самому Громову и его тихоне-ассистенту – не торопился. Для этого требовалась полная ясность мысли, а чертов сулажин, действие которого было ослаблено потрясением, снова начинал туманить мне мозг.

Я решил позвонить Льву Львовичу.

Когда я сказал, что все мои друзья погибли, а новых не появилось, это верно только отчасти. У меня появился Лев Львович, просто он не друг. С друзьями выпивают, к ним ходят в гости, вместе ездят в отпуск, обмениваются откровенностями, помогают им и принимают от них помощь. Мои отношения со Львом Львовичем – игра в одни ворота. Это я с ним откровенничаю, изливаю душу, прошу о помощи. Он – никогда. Мы даже не видимся, только говорим по телефону. И звоню всегда я. Долгое время я даже лицо его помнил неотчетливо, будто сквозь туман. Ничего удивительного. Первый раз я увидел Льва Львовича, когда лежал на операционном столе: надо мной склонился кто-то, закрытый марлевой повязкой. Уже несколько часов я то терял сознание, то ненадолго приходил в себя, но плохо соображал, где я и что со мной. Думал, сон вижу. И приснился мне кто-то без лица, но с сосредоточенными серыми глазами, и сказал: «Ничего, я тебя склею. Будешь, как новенький».