Это не я ее согрел. Это она обожгла меня своим нервным пламенем. Одна яркая вспышка – и снова темнота. Остался легкий аромат духов, подтверждающий, что Лана действительно здесь была. И еще царапина на запястье – этот она впилась в меня ногтями в момент страсти.

А может быть, взрыв – это фокусы сулажина? Сейчас выгляну – а на улице всё тихо. Никаких обломков.

Я вскочил, будто вытолкнутый пружиной.

Оказывается, на улице сияет солнце. Оно уже выглянуло из-за соседней крыши. Это значит, что прошло часа два. Или больше. А показалось, что я просидел под окном не больше пяти минут.

Дырки во времени, дырки в сознании.

Никаких фокусов. Я увидел кучку людей около обломков. Оцепление. Толпу зевак на отдалении. Полицейский эвакуатор с краном стоял неподалеку. Ждет, пока эксперты закончат работу. Быстро ребята приехали. К взрывам в Москве относятся серьезно.

Еще вчера мне казалось, что отнять у меня уже нечего. Я гол и нищ. Тающая ледышка жизни – всё, что у меня остается.

Нет, это Лана говорила про ледышку…

Господи, какой же я урод! Мог остановить – и не остановил! Решил, что девочка интересничает.

А она твердо знала, что умрет. Что ей угрожает смертельная опасность. Она так неистово обнимала меня, так в меня впивалась, потому что я показался ей последним шансом на спасение. Но я подвел и предал ее. Сначала жалкими корчами, продемонстрировавшими мою никчемность. Потом своей непробиваемой тупостью.

Я дал ей уйти, и она погибла.

Судьба решила напоследок сделать мне драгоценный подарок. Необыкновенная женщина могла наполнить мою иссыхающую жизнь волшебным эликсиром, смыслом, счастьем! Если б я мог спасти ее от неведомых врагов – или хотя бы попытался это сделать – мне и умирать было бы нестрашно!

Лузер, тряпка, последнее чмо – вот кто я. И нечего жаловаться на свою долю. Я получаю то, что заслуживаю. Буду коптить небо еще три месяца, заглушая боль наркотиками, а потом сдохну. И никто обо мне не заплачет, потому что не из-за чего плакать.

Я стоял, ревел, хлюпал носом и колошматил ребром ладони по подоконнику. Мне хотелось ощутить боль, расколотить себе руку в кровь или переломать кости. Но из-за чертова сулажина никакой боли я не чувствовал, а руки у меня натренированные, удар сильный. Подоконник взял и треснул.

Кисть была цела, только покраснела. Я посмотрел на свою руку и перестал выть.

Я болен. Я скоро умру. Но силы меня пока не оставили. Профессиональные навыки тоже никуда не делись. И голова работает – если не слишком сильно налегать на сулажин.

А еще у меня есть три месяца или около того. Чем тратить их на нытье и жалость к себе, несчастному, или на лекции специалиста по преодолению страхов, не лучше ли раскрыть последнее в своей жизни дело? Найти того или тех, кто преследовал и убил Лану. Ведь я был хорошим сыщиком. Мне всегда поручали расследования, требующие дотошности и упорства. Когда награждали орденом, начальник Управления (он заядлый собачник) сказал: «У Зайцева нюх, как у гончей, а хватка, как у бульдога». Неужели же я за три месяца не раскрою это дело? Двадцать четыре часа в сутки буду землю рыть, но найду убийцу. И когда найду, накажу по справедливости, а не по закону. Что мне теперь закон?

Ох, не повезло тебе, гадина, что Лана в последний вечер своей жизни повстречала Николая Зайцева. Или не тебе, а вам – если тут шайка.

Слезы у меня высохли. Сулажин перестал раскачивать пространство. В моем существовании появился смысл. Я стал собой прежним. Только вдесятеро сосредоточенней, целеустремленней. И злее.

Ну-ка без эмоций. По существу.

Произошло так называемое «техническое» убийство, то есть с применением технических средств – заминирования автомобиля. Предумышленные убийства такого рода самые труднораскрываемые, потому что обычно их совершают не на горячую голову. И почти всегда профессионалы.

Про жертву пока известно очень мало. Примерный возраст – около тридцати, имя – Лана (Светлана?). Не исключено, что на самом деле ее звали как-то иначе. Судя по одежде и по марке машины убитая была женщиной обеспеченной. Еще я знаю, что она ждала покушения, кто-то очень серьезный ей угрожал. Кажется, это всё.

Про «Подготовительные курсы», где я впервые увидел Лану, и про Громова, который наверняка может рассказать про свою знакомую, я пока думать не стал. Это от меня никуда не денется. Сначала нужно собрать сведения с места преступления. И поглядеть, кто там работает. Понятно, что кто-то из наших, но кто именно?

У меня есть хороший бинокль, память о войне. Я встал у окна, навел оптику на фокус.

Распоряжались двое. Один от ФСБ, по повадкам видно. Раньше я его не видел. Плотный мужик, немолодой. Рожа скучающая – значит, уже понял, что убийство не по его части. Второй активный. Он стоял ко мне спиной, кивая Лесюкову из экспертно-криминалистического. Лесюков – это паршиво. Он на меня после одного прошлогоднего дела зуб затаил. Единственный из всех технарей, кто со мной даже не попрощался, когда я уходил в отпуск по болезни, и все знали, что ухожу с концами. Этот мне ничего не скажет. Можно, конечно, попытаться, но…

Здесь старший группы повернул голову, и я перестал думать про Лесюкова.

Серега Полухин! Другое дело. Полухин мне был не то чтобы друг. Мои друзья все на войне погибли, а новыми я не обзавелся. Но с Серегой мы несколько раз работали, в столовке иногда обедали за одним столиком.

Я спустился вниз. Показал парню из оцепления корочку, подошел.

– Ты чего, вышел с больничного? – немного удивился Полухин, пожимая мне руку. – Вроде позвонили, от вас Луценко едет.

– Нет, я тут живу. Вон мой дом. Гляжу из окна – ё-моё. Спустился посмотреть.

– И не слыхал, как рвануло? Здоров же ты спать. Тут чуть окна не повылетали.

– Я на лекарствах. Отключаюсь наглухо, – мрачно сказал я.

Полухин виновато сморгнул.

– Понятно…

– Чего тут у вас делается? Кого грохнули? Бандюгана или коммерса?

– Бабу какую-то. Лесюков говорит, дверца машины была заминирована. Направленный заряд, эквивалент под тысячу. Сам понимаешь, опознавать особенно нечего. – Он показал вниз и в сторону, где судмед ковырял что-то на асфальте. Я нарочно в ту сторону смотреть не стал. – От документов тоже ни хрена не осталось. Но машина на имя… – Полухин заглянул в блокнот. – Каратаевой Светланы Витальевны, 1980 года рождения.

Ее действительно звали Ланой. Она меня не обманула. Я кашлянул – запершило в горле.

– Мои начали опрашивать жильцов. – Полухин кивнул на зевак и на девятиэтажку. – Пока голяк. Ни машины, ни бабы этой никто раньше здесь не видел. Если, конечно, за рулем была эта, как ее, Каратаева.

– Дай посмотреть. Я тоже жилец.

– Садыков! Дуй сюда! Покажи фотку.

Подошел парень-стажер, незнакомый. У него на мобильном была фотография владелицы автомобиля – скинули из компьютерного центра.