— Лучше бы ты этого не делал, — истерично предостерег Фюрштауэр, как только Бреннер занялся шеей Бимбо. При этом Фюрштауэр подумал, что он просто хочет получше рассмотреть рану. Откуда ему было знать, что в следующее мгновение Бреннер, как заправский филиппинский целитель, запустит пальцы на несколько сантиметров в глубь тончайшей раны.

От ужаса Фюрштауэр вообще ничего на это не сказал. И Хорак ничего. И Ханзи Мунц тоже ничего.

Но блевать они тоже не блевали. Хотя им определенно стоило немало усилий сдержаться, когда Бреннер выпростал из шеи Бимбо золотую цепочку.

— Монах и монашка, — сказал Бреннер.

— На поэзию потянуло? — Ханзи Мунц сначала подумал, что у Бреннера шок. Но ведь это известный факт, что люди, которые сами находятся в шоке, часто думают, что шок у других.

— Вот по этой причине золотая цепочка не порвалась, — объяснил Бреннер.

— Монах и монашка, — эхом отозвался в шоке Ханзи Мунц.

— Тебе разве Бимбо никогда не объяснял принципа его новейшей золотой цепочки? Он же всем уши прожужжал: не якорная, крест-накрест приварено. А по принципу «монах и монашка». Как черепицу скрепляют.

— Почему это «монах и монашка» называется?

— Угадай с трех раз. Потому что в одной части есть прорезь, а из другой кое-что выступает.

— И что в этом такого особенного?

— Ты же видишь. Она не рвется. Хотя такая тоненькая. На ней можно целый флюгель подвесить.

— Флюгер ничего не весит.

— Он имел в виду флигель дома.

— И ты про это знал? Тогда ты под подозрением.

Бреннер заботливо доставал со всех сторон из шеи Бимбо золотую цепочку, пока она наконец ровненько не легла на ключицах, как в лучшие времена Бимбо.

— Ты помнишь, как Малыш Берти объяснял Бимбо, что вся дрянь из шеи выделяется?

— Ну и?…

Бреннер показал на запачканную кровью золотую цепочку:

— А сегодня дрянь и в самом деле вышла из шеи.

— Малыш Берти не это имел в виду. Иначе и он был бы под подозрением.

— Быстро у тебя, однако, под подозрение попасть можно.

— Вот это и есть самое идиотское в таком деле. То, что любой сразу становится подозрительным. Поэтому я и рад, что они его уже взяли.

Бреннер как раз было подумал, что мертвый Бимбо выглядит довольно по-идиотски. А теперь он сам выглядел еще более по-идиотски, чем Бимбо:

— Что ты говоришь? Кого они взяли?

— Да Ланца.

Тут разразилась такая буря, что можно было подумать, что во всех двадцати трех районах Вены одновременно забили в набат, фактически: спасайся, кто может. Потому как для служащих уголовной полиции это и в самом деле была катастрофа, когда они увидели, что кто-то копается в их трупе.

Их было четверо, двое в форме и двое в спортивных пиджаках. Но вот что интересно! Хотя пиджаки у них были практически одинаковые, по пиджаку ты бы сразу понял, кто начальник. Но, может, дело было не только в пиджаке. Потому как начальником был, конечно, тот, который не кричал. Кричит в этом мире обычно заместитель.

— Документы! — закричал заместитель.

— Мне принести надо. Я здесь, в доме, живу.

— Никаких! Сразу пройдете с нами!

— Забрать меня вы могли бы, только если бы я прошел через опечатанную дверь. Но вы забыли про боковую дверь. А ведь уже в первый день занятий у Франци вас учили: «Боковые двери и окна также должны быть опечатаны», — сказал Бреннер, подражая надворному советнику Францмайеру с его шепелявым выговором.

У заместителя очередной крик застрял в горле. Ведь это, конечно, была его вина, что боковая дверь не заклеена, в этот момент ему в сторону своего шефа даже смотреть не хотелось. А упоминание о Франци его окончательно добило.

Но в такой ситуации каждый шеф должен быть на стороне своего подчиненного, а нагоняй оставить на потом.

— Разумеется, нет ничего приятнее для нас, чем бывшие коллеги, вмешивающиеся в нашу работу, — презрительно произнес тот.

Но как только Бреннер показал золотую цепочку на шее Бимбо, стало тихо.

— С какой стати вы про это знали? — обрел вдруг голос заместитель.

— Он всегда носил какую-нибудь цепочку. Поэтому я и искал ее. Только найти ее было совсем не трудно, потому что сзади под воротником еще даже кусок выглядывал.

Вот есть такой тип начальников, которые не умеют кивать. Не потому, что у них такая бычья шея, а потому, что они слишком хороши, чтобы кивать, ну, как бы сказать: тебе еще на полметра подрасти надо, чтобы мы с тобой на уровне кивка оказались. Иначе говоря: это уже вполне заменяет кивок, если я тебе буду молча пялиться в глаза две секунды кряду, вместо того чтобы наорать на тебя так, чтобы ты стал ростом метр пятьдесят.

А спустя эти две секунды господин из криминальной полиции в начальническом пиджаке отвел свои стеклянные глаза холерика от Бреннера и приказал своим коллегам в униформе, чтобы они отвезли Ланца в следственную тюрьму, а затем отправили Бимбо на вскрытие.

— А ты пока оставайся здесь и следи, чтобы еще какие-нибудь сумасшедшие не уничтожили следы, — сказал он своему пиджачному близнецу.

На улице Молодой как раз разгонял всех со двора, типа: я бы с большим удовольствием смыл всю эту сволочь из пожарного рукава фирмы Рааб-Керхер под большим напором. Теперь Бреннер был рад, что ему удалось в суматохе скрыться в доме.

— Бреннер, — сказал Молодой, когда Бреннер проходил мимо него. Больше ничего, только «Бреннер».

Отпирая свою дверь, Бреннер все еще продолжал размышлять, было ли это приветствие, угроза или крик о помощи.

Но он недолго думал над этим. Потому как он увидел, что кто-то подсунул ему под дверь написанную от руки записку. «Пожалуйста, позвони мне: 47».

Ты, наверное, подумал, что 47 — это болезнь. И это не так далеко от истины, потому как лично для меня телефон — действительно болезнь. Но ты слушай, дело было вот в чем.

Раньше они в доме звонили друг другу по обычной телефонной сети, и платить им приходилось тоже по обычному тарифу. Но потом, когда у них появилась новая диспетчерская с новой телефонной станцией, Молодой приказал подключить весь дом к местной сети, и с тех пор они могли часами разговаривать по телефону между собой, и им это ни шиллинга не стоило. А 47 был номер домашнего телефона Ланца.

Хотя Бреннер видел, как ребята в форме увезли Ланца, он тут же набрал номер.

— Ланц?

— Твой отец оставил мне записку под дверью, — сказал Бреннер Ангелике.

— Это не отец. Это я.

— В чем дело?

— Ты не мог бы заскочить ко мне на минутку?

Едва только он вышел из своей квартиры, как услышал, что наверху открылась дверь, и не успел он протянуть руку, как Ангелика зажгла для него свет на лестничной площадке. Ведь квартира Ланца была всего лишь этажом выше прямо над его квартирой.