– А что за медальон-то?

Остальные тирады я просто не запомнила. Но, я думаю, и так ясно, что за столом царила атмосфера возмущения.

Я пыталась проследить за реакцией всех и каждого, но мой взгляд постоянно возвращался к Георгию. Он тоже принял участие в обличении.

– Вот ведь мерзавец, сукин сын! Кто бы он ни был! Так омрачить память близкого нам человека! Узнать бы, кто это, я бы с ним разобрался!

Это уж точно, разобрался бы. Чего стоят ваши разборки, мы уже знаем.

Присутствующие продолжали громко обсуждать происшедшее, когда в комнату вошла Мария Васильевна.

Бедная Мария Васильевна. Ей даже некогда посидеть за столом вместе со всеми. Она обвела всех светлым взглядом и произнесла:

– Не надо шуметь. Емельян Петрович этого бы не одобрил. Что сделано, то сделано. Бог на небе все видит, он и поставит все на свои места. А вы кушайте и не вспоминайте больше о пропаже. Вещица пустяковая, денег больших она не стоит, так что не надо об этом.

Все молчаливо согласились, только Георгий попытался что-то сказать о ценности пропавшей вещицы, но быстро замолк.

Из-за стола поднялся Игорь.

– Мне что-то нехорошо, я пойду на свежий воздух.

И он вышел из комнаты.

Это прозвучало для всех как сигнал расходиться. Женщины остались наводить порядок, а мы со Светланой оделись, попрощались с Марией Васильевной и поспешили уйти.

Пройдя немного по темной улице, мы остановились и стали обсуждать увиденное и услышанное.

– Каков мерзавец! – принялась бушевать Светлана. – Так нагло и беспринципно лгать при всех!

– Ты думаешь, не при всех он будет лгать по-другому?

– Ведь все же есть у мужика! Чего еще надо?! Сколько же можно иметь денег? Все мало, что ли?

Выходит, мало.

– Ну и как мы его будем выводить на чистую воду?

– Кого?

– Георгия, конечно. Не меня же?

– Кстати, ты такая же подозреваемая, как все остальные.

Светлана открыла рот.

– Как?..

– А что, у тебя тоже есть все основания взять да и стибрить медальон.

– Ну знаешь…

Светлана повернулась и пошла прочь.

– Да погоди ты, я пошутила!

– Шути с кем угодно, только не со мной. Мне уже давно не до шуток.

– Все равно остановись. Я хотела сказать, что мы можем ошибаться.

– Ошибаться? Да ты что! У него же на роже написано: хватать и бежать.

– Ну, это ты загнула. Ничего такого у него не написано. А потом, доказать будет трудно, а без доказательств обвинять нельзя. Даже в кругу своей семьи.

– Мы пойдем к нему домой!

– И что же? Будем просить: дяденька, отдайте нам медальончик?

– Он у него дома!

– Не обязательно. А может, на работе, в сейфе? А может, у друга в гараже? Где делать обыск? Ну, допустим, медальон у него дома. Организуем кражу со взломом или как? Придем с металлоискателем? Или с собакой, знающей запах золота? Только я не уверена, что медальон золотой. Тогда бы ему место было не рядом с медалями и орденами, а среди обручальных колец и золотых украшений.

Светлана молчала.

– А что же делать?

– Давай так. Мне надо подумать и все основательно взвесить. Все «за» и «против». Тогда я скажу, что нам следует предпринять.

Светлана помолчала, а затем согласилась.

Второй день моего расследования был закончен.

Жано открыл глаза и потянулся на постели. Несмотря на полуденный сон, он чувствовал себя совершенно разбитым. Впору бы вновь закрыть глаза и забыться на некоторое время. Не хотелось абсолютно ничего – ни есть, ни пить, и жизнь ничем не радовала. Да и чем она будет радовать, если в доме ни гроша, хозяин выгнал прочь, жена готова задушить Жано собственными руками, а у голодных ребятишек нет сил даже на то, чтобы плакать.

Жано повернулся на другой бок. А и черт с ними! Пусть сами думают, как жить дальше. Анна небось на площади с детьми, клянчит милостыню. Впрочем, кто им подаст?!

Сквозь дрему он услышал громкие голоса на улице, топанье ног по узкой скрипучей лестнице, а затем стук в дверь:

– Эй, Жано, ты дома?

Вот дьявол! Жано открыл глаза. Кого принесла нелегкая? Он повернулся на другой бок, не имея ни малейшего желания вставать с постели и подходить к двери.

– Эй, Жано, проснись! Открывай дверь!

Жано помянул имена нескольких святых, причем в неприятных для них выражениях, поднялся с постели и поплелся к двери, пытаясь припомнить – чей это голос раздается там, снаружи?

– Жано! Ты дома или нет?

Жано от досады чуть не плюнул на немытые полы. Тиская мохнатым кулаком слипающиеся веки, он принялся дергать ручку двери, которая была совершенно не заперта. Она до того перекосилась, что с трудом поддавалась тому, кто пытался открыть или закрыть ее.

– Ты здесь, Жано?

– Здесь, здесь! – подал голос хозяин каморки. – Кто там такой нетерпеливый?

– Это я, Мильо! Открывай скорее, у меня новости.

Жано вздохнул. Он не очень-то любил новости. Лучшая новость – отсутствие новостей. Жано дернул дверь снова, и она поддалась.

На пороге действительно стоял Мильо, его собутыльник и известный задира.

– Давно пора подстругать дверь, а то скоро не сможешь выйти отсюда, – заявил Мильо и расхохотался.

Жано снова растянулся на постели, явно недовольный тем, что его потревожили в такой неподходящий момент.

Мильо уселся на грубо сколоченный табурет и заулыбался.

– А где Анна? – спросил он.

Жано не ответил.

– Небось попрошайничает где-нибудь?

Жано молчал.

– Ну, молчи, молчи. Сейчас ты у меня заговоришь!

Жано скосил глаза на дружка.

– Жано, ты хочешь разбогатеть?

Тот не отвечал.

– Ну, молчи, молчи. А грехов у тебя много? Небось чуть поменьше, чем у меня? А?

Жано недовольно поморщился.

– Тебе чего надо? Хочешь уговорить меня пойти ограбить кого-нибудь?

Мильо усмехнулся.

– Тебя уговоришь. Да тебе лень даже мешок подержать, пока я буду в него денежки укладывать. Тут дело поинтереснее. Поход на сарацинов!

Жано снова поморщился.

– Сам иди на сарацинов.

Мильо стал горячиться.

– Ты послушай! Скоро будет поход в Иерусалим! Славные рыцари пойдут, и с ними все, кто хочет. И мы тоже сможем пойти. А там богатства неслыханные… Вернемся богачами, вот тогда и заживем! А еще папа Урбан обещал, что тем, кто пойдет сражаться с неверными, все грехи будут отпущены.