Мистер Вильерс не на шутку встревожился. Он подошёл к жене и взял из её рук злополучное письмо.

– От кого это? – спросил он.

Мне имя адресата было незнакомо, но на конверте стояла печать такая же, с какой иногда приходили письма от мистера Квинси.

– Мне прочесть? – спросил мистер Вильерс у супруги.

– Нет, – не сказала, а скорее выдохнула госпожа. – Я сама.

Собравшись с силами, миссис Вильерс выпрямилась и дрожащей рукой взяла у мистера Вильерса письмо. Пальцы её словно бы прилипли к бумаге и вместо того, чтобы вскрыть конверт, она смотрела на него с каким-то жадным вниманием, словно бы через его поверхность пыталась прочитать содержимое этого таинственного послания.

– Не смогу, – наконец, сказала она и, отвернувшись, протянула письмо мужу.

Мистер Вильерс был встревожен поведением жены куда больше, чем самим странным письмом. Он взял конверт и уверенной рукой вскрыл его. Ему хватило пары секунд на то, чтобы прочитать содержимое послания. Куда больше времени ему потребовалось на то, чтобы подобрать слова, дабы передать суть письма супруге.

– Милая, – осторожно начал он, – здесь написано…

– Что мистер Квинси, – каким-то глубинным обречённым голосом закончила за него миссис Вильерс, – скончался. В прошедшую среду.

Мистер Вильерс с удивлением и испугом уставился на жену.

– Откуда ты знаешь? – спросил он.

– Не спрашивай, – едва слышно прошептала она. – Никогда не спрашивай.

Несколько мгновений миссис Вильерс молчала. Я видела, что она борется со слезами. Её руки, теребившие подол платья, дрожали. Мистер Вильерс смотрел на неё встревоженно и озадаченно. Полагаю, что он хотел прижать её к себе, но что-то непривычное, что-то чуждое в облике супруги сдерживало его.

Через какое-то время миссис Вильерс выпрямилась и обратила лицо к мужу. Облик её снова переменился. Слёз больше не было, даже бледность несколько отступила с её лица. Казалось, в этот странный напряжённый миг она поняла что-то внутри себя или даже приняла это. Она вдруг стала спокойна. Она всё так же была грустна, но более не испугана и не встревожена.

– Могу я попросить тебя об одном одолжении? – спросила она мистера Вильерса.

– Всё, что хочешь, – сказал мистер Вильерс, в волнении опускаясь на колени у её ног.

– Только что ты спрашивал меня о том, что случилось с моей рукой. Прошу тебя больше никогда не задавать этот вопрос. Пусть это будет казаться странным, но эта чёрная лента теперь навсегда останется на моём запястье. Если тебе так будет легче понять, считай, что ношу её в память о брате, но никогда, слышишь, никогда не проси меня снять её. Не проси её снять и не пытайся под неё заглянуть. Пообещай мне это.

– Обещаю, дорогая, – с очевидной тревогой за здоровье супруги произнёс мистер Вильерс.

      14 марта 1849 года. Первый час после полудня.

Сегодня я застала миссис Вильерс в слезах. В последние дни ей было нехорошо. Она ощущала сильную слабость и почти не вставала с постели. Её терзали сильные головокружения, но она наотрез отказывалась пригласить к себе врача. Недомогание госпожи длилось уже третий день, и, так как лучше ей не становилось, мистер Вильерс тайком приказал пригласить в дом доктора. Мистер Хилл отправился за ним рано утром.

Надо сказать, что миссис Вильерс терпеть не могла врачей. Они навевали на неё воспоминания о детстве и потере родителей. К тому же она не очень любила прикосновения к своему телу. Подобные излишества она могла допустить только со стороны мистера Вильерса, дочери и своей личной горничной, то есть меня. Доктора же, в силу своей профессии, то и дело норовили ощупать госпожу, что доставляло ей массу неудобств. Мистер Вильерс, конечно же, знал о той неприязни, что испытывала к врачам его супруга, но его беспокойство о её самочувствии было куда сильнее, чем нежелание доставить ей неудобства.

Так, не дождавшись разрешения супруги, рано утром мистер Вильерс отправил мистера Хилла за мистером Гилбертом. Надо сказать, что доктор Гилберт был единственным врачом, которого миссис Вильерс хоть как-то допускала к своему телу. Он жил не близко, но, зная о страхах миссис Вильерс и ценя её доверие, никогда не отказывался приехать.

Мистер Хилл привёз доктора незадолго до полудня. Когда мистер Гилберт вошёл в спальню госпожи, она недовольно нахмурилась и с тревогой и некоторым подозрением посмотрела на меня. Всё утро я, стремясь развлечь госпожу, читала ей книгу. Когда в комнату вошёл врач, я прекратила чтение и обратила взор на посетителя.

Доктор Гилберт был высоким худощавым мужчиной с узким лицом и близко посаженными карими глазами. На заострённом носу его помещались очки с круглыми линзами. Седые, заметно редеющие волосы были аккуратно острижены и зачёсаны назад. В руках доктор держал довольно громоздкий чемодан, где, как всем было известно, он содержал свои инструменты и лекарства, необходимые для оказания врачебных услуг вне больницы. Взгляд у доктора Гилберта был строгий, если не сказать высокомерный. Я побаивалась попадаться ему на глаза. Дело в том, что мистер Гилберт смотрел на окружавших его людей с такой внимательностью, словно бы в эту секунду видел их не просто без одежды, но и без кожи, и если бы вы в этот момент попросили его назвать все ваши болячки, то он перечислил бы их с точностью, с какой не ответил бы на этот вопрос и сам Создатель. Эта его проницательность пугала меня, но, возможно, именно она и послужила причиной того, что доктор Гилберт стал единственным врачом, которого госпожа соглашалась принять в этом доме.

– Добрый день, миссис Вильерс, – довольно добродушно сказал доктор Гилберт, входя. При этом он, не дожидаясь разрешения, по-хозяйски поставил свой чемоданчик на стол, а сам приблизился к постели больной. – Слышал, что вам нездоровится.

Миссис Вильерс наблюдала за его действиями с заметной тревогой.

– Оставь нас, Бетти, – сказала она, обращаясь ко мне.

Я послушно вышла, но осталась в коридоре на случай, если доктору или госпоже потребуется помощь. Мистер Гилберт пробыл в комнате госпожи около четверти часа. Затем он вышел и, спросив меня, где найти мистера Хилла, стремительно проследовал по коридору. Вид у него был несколько озадаченный.

Теряясь в догадках, я вернулась в спальню госпожи. Миссис Вильерс, откинувшись на подушках, полулежала в постели. Она