имя отправителя. Если миссис Вильерс считала это необходимым, я вскрывала письмо и зачитывала вслух содержимое послания, если нет, то мы просто убирали письмо в предназначенный для этого ящик стола. По возвращении домой мистер Вильерс лично изучал содержимое этого ящика, прочитывал и отвечал на все письма, находящиеся там.

С момента отъезда мистера Вильерса во Францию разбор писем стал нашей ежедневной обязанностью. Я выполняла её по большей части машинально, так как то, что содержалось в читаемых письмах, было либо мне скучно, либо совершенно непонятно. Но сегодня в стопке оказалось письмо, имя отправителя которого показалось миссис Вильерс незнакомым.

– Убери его в ящик, – сказала она, равнодушно пожав плечами, но как только моя рука, сжимавшая конверт, потянулась к ящику, госпожа передумала.

– Постой, – сказала она с некоторой тревогой.

Я замерла, ожидая приказаний. Миссис Вильерс смотрела на письмо в моей руке с такой внимательностью и таким подозрением, словно бы пыталась взглядом прожечь его, испепелить так, чтобы и пылинки его не осталось в этом доме. Я ждала. Странное внимание госпожи к этому письму пробудило тревогу и во мне. Я надеялась, что вот-вот госпожа скажет опустить письмо в ящик, но она молчала. Прошло по меньшей мере три минуты, прежде чем госпожа снова заговорила.

– Прочти, – произнесла она с неожиданной решительностью.

Я отчётливо слышала, как билось сердце миссис Вильерс в тот момент, когда я ножом вскрыла конверт и извлекла из него свёрнутую в несколько слоёв бумагу. Я сразу же поняла, что это не было обычным дружеским посланием. Бумага письма была другой, более жёсткой и грубой. Несмотря на то, что лист был большим, послание, адресованное госпоже, содержало всего несколько строк. Внизу страницы стояла печать.

Я пробежалась взглядом по содержимому письма и замерла, не в силах произнести ни звука.

– Ну, – нетерпеливо поторопила меня миссис Вильерс. – Почему ты не читаешь?

Казалось, что горло моё сжала чья-то мощная безжалостная рука. Дыхание перехватило. Я не знала, как произнести то, что было написано в этом письме. Как вообще я могла озвучить такое! Казалось бы, в моих руках всего лишь листок бумаги с написанными на нём буквами, но этот листок, эта жалкая бумажка грозила навсегда разрушить жизнь моей госпожи.

– Читай же, – приказала миссис Вильерс.

– Госпожа, – начала я, дрожащей рукой убирая в сторону злополучный листок. – Здесь написано, что корабль, на котором мистер Вильерс отправился во Францию, в море настигла буря. Судно затонуло. Погибли все, кто был на борту.

Миссис Вильерс словно бы и не услышала моих слов. Какое-то время она смотрела в окно, будто размышляя о чём-то своём. Затем она неторопливо поднялась, видимо, желая подойти к столу и лично прочесть странное послание, которое я так не хотела озвучивать. Но, едва поднявшись и сделав один шаг в направлении стола, она вдруг всем телом задрожала. Глаза её закатились, а ноги внезапно ослабели. В эту же секунду госпожа упала без чувств.

   3 августа 1850 года. Десять часов после полудня.

Сегодня в книге я прочитала выражение «тень дома». Таким необычным сочетанием слов именовалась не та тень, которая падает от дома на землю в солнечный день, а некий загадочный призрак, обитавший в старинном, полном тайн особняке. Прочитав это выражение, я сразу же подумала о миссис Вильерс, так как с момента гибели мистера Вильерса моя госпожа стала не чем иным, как «тенью дома». Я понимала это и раньше, вот только до сего дня не могла найти такому её состоянию подходящего названия.

Смерть мистера Вильерса очень переменила госпожу. Она никогда не была слишком веселой, но теперь улыбка с её лица совсем исчезла. Миссис Вильерс замкнулась в себе. Она отказалась от любимых привычек, словно бы решила, что с кончиной супруга окончилось и её существование. Нет, она не помышляла о самоубийстве. Её вера не позволяла этого. Просто она убедила себя в том, что никакие мирские радости больше ей не нужны, да и недоступны. Она сама отгородила себя от всего мира, и это её самопровозглашённое затворничество проявлялось даже, казалось бы, в совершенно ничего не значащих мелочах.

В прежние времена госпожа ежедневно совершала длительные прогулки по саду. Теперь же и в самые погожие дни миссис Вильерс не выходила из дому, а если и выходила, то только для того, чтобы дойти до надгробия супруга, побыть возле него несколько минут и снова вернуться в дом. Впрочем, задерживаться у надгробия надолго не имело для неё никакого смысла. Это был пустой камень. Дань памяти почившему супругу, не более. Дело в том, что тело мистера Вильерса затонуло вместе с кораблём, на котором он плыл во Францию. Госпоже нечего было положить в могилу и не с кем было проститься. Родственники и друзья мистера Вильерса, конечно, настояли на том, чтобы в саду усадьбы было установлено надгробие, к которому можно было бы прийти, чтобы почтить память усопшего. Но это был лишь камень. Мёртвый бездуховный камень.

Впрочем, миссис Вильерс не возражала. По просьбе родственников она указала место в саду, где можно было бы установить памятный элемент. Надгробную плиту водрузили рядом с той беседкой, где миссис Вильерс раньше предпочитала завтракать.

Теперь же она приходила сюда крайне редко, а перед этим обычно просила меня срезать в саду свежие цветы. В беседку она всегда шла одна.

Дни, когда желания посетить надгробие супруга у госпожи не возникало, она проводила в своей спальне, а с наступлением темноты, дождавшись, когда все слуги отправятся спать, выходила из комнаты и до рассвета в одиночестве бродила по пустынным коридорам особняка. Её тяготило любое общество, и она почти не занималась делами дома. Да и вообще казалось, что любые вопросы, заставляющие госпожу возвращаться из иллюзий в мир живых людей, вызывали в ней раздражение и тревогу. Даже самые простые житейские вопросы вроде пожелания относительно блюд, приготавливаемых к обеду, вызывали в ней нервную дрожь и приступ внезапного головокружения. Постепенно заботы о доме полностью перешли в руки миссис Харрис, которая, впрочем, принимала все решения, опираясь на свой многолетний опыт и знания прежних привычек госпожи. Миссис Харрис всеми силами пыталась сделать так, чтобы, несмотря на все случившиеся несчастия, течение жизни в господском доме не изменилось. Она была одинокой скалой, оказавшейся на пути бушующих морских волн. Как ни