быстро расправиться с непрошеными гостями, которые наверняка не являлись приверженцами Аллаха, а заодно и пограбить их.

Когда до немецкого редута оставалось не более трехсот шагов, бедуины дали залп из луков. Стрелы накрыли отряд Касселя, производя в нем опустошение. Не все имели щиты, да многие и не смогли спастись за ними от смертоносного ливня. Более двадцати человек было ранено или убито. Моряки, бросив редут, все побежали к своему кораблю, за ними вслед устремились несколько людей Касселя и Данфельд, кричавший другу, чтобы и он спасался. Однако следующий выстрел бедуинов пришелся именно в спины убегающим по волнам. И трупы почти всех жаждавших укрыться за кормой и в трюме корабля, ощетинившиеся стрелами, словно ежи, плавали у берега.

Крестоносцы Касселя застыли в ожидании страшного мига, когда враг навалится на них всей силой. Барон успел подумать о сыне, прежде чем арабский скакун прямо перед ним легко перепрыгнул редут и копье всадника скользнуло по плечу Касселя. Бедуины лавиной хлынули на редут.

Отряд Касселя постигла быстрая смерть. Одни погибали под ударами копыт, другим отрубали головы ятаганы и пронзали копья. Но немцы сражались и умирали как львы. Вспарывая мечами холеных арабских скакунов, перебивая их тонкие ноги, они падали замертво, увлекая за собой врага.

Не прошло и четверти часа, как торжествующие крики «Аллах акбар» вознеслись с берега в бескрайнее голубое небо. Оставив своих погибших, а их насчиталось тридцать человек, а также убитых коней и верблюдов, бедуины, взяв из ящиков все, что представляло для них цену, скрылись в пальмовой роще.

Красное небо давило на голову и било как по наковальне, красный прибой в глазах тянул вниз. Острая боль в груди не давала подняться, да еще правая рука была чем-то сильно зажата. Он снова попытался встать, но даже опереться на свободную руку не смог. Только стон выдавал в нем еще живого человека. В ушах стоял нестерпимый звон, и ему казалось, что это служат мессу по его душе. Тошнота накатила со страшной силой, и он вновь провалился в темноту.

Он очнулся, когда его кто-то встряхнул и повернул на спину.

– Слава Богу, он жив! – сквозь туман донеслось до его расстроенного сознания.

– Очнитесь, барон!

– Здорово его потрепали.

– Да не дергай ты так, Клаус, руку вывихнешь. Какой тяжелый ваш господин фон Кассель! Я аж спину надорвал!

– Давайте, поднимаем!

Барон полностью пришел в себя, только когда его усадили и обмыли лицо морской водой. Боль в груди стала еще сильнее. Тошнота вновь подступила к горлу.

– Черт! Он сейчас опять потеряет сознание! Михель, держи господина!

– Э! Да у вашего барона ребра сломаны! Клаус, вон сколько убитых, сними с кого-нибудь рубаху да потуже перевяжи своего сеньора. Михель, у тебя еще осталась вода? Дай барону попить.

Когда все эти процедуры были сделаны, барон смог немного прийти в себя и соображать. Боль чуть приутихла, и он старался дышать неглубоко.

Арнольд фон Кассель огляделся. Он сидел, прислонившись к ящику, служившему основой редута, а повсюду лежали трупы. Перед бароном стояли его два воина – здоровые молодые парни Клаус и Михель. Рядом Герберт фон Данфельд копошился в сумке убитого бедуина.

– Мы победили? – еле выдавил из себя Кассель.

– Да как вам сказать, господин барон?.. – нерешительно промямлил Клаус. – Все убиты. Только мы и остались.

– Победили, Кассель, конечно, победили! – проворчал Данфельд. – Раз мы остались живы – значит, уже победа.

– Как же вы смогли? – прошептал барон.

– Успели добежать до корабля и там и укрылись, – пояснил Данфельд, шныряя по сумкам двух других убитых врагов. – Сначала притворились, что нас убили, мы полежали в волнах немного, а потом потихоньку до трюма добрались, пока эти чертовы отродья ликовали. Тут еще капитан был немного живой, да вот только умер. Он нам кое-как объяснил, что Дамиетта, в которую мы плыли, должна быть где-то на востоке.

– Кони? – выдохнул Кассель и закашлялся.

– Кони наши разбежались, когда тут всех перерезали, но три вернулись. Остальных, наверно, сарацины захватили. Сейчас соберем всю воду и провизию, что найдем у погибших, и тронемся в путь. Посиди немного, дружище, пока мы тут покопаемся, наберись сил, путь, возможно, неблизкий.

Глава третья. Свои

Солнце высоко стояло над горизонтом и палило…

Палило так, что хоть кожу снимай. Одежды четырех немцев насквозь пропитались едким потом. Горло нестерпимо горело, требуя воды, которой оставалось все меньше.

Уже третий день Данфельд, Кассель, Клаус и Михель ехали по чужой враждебной стране в поисках Дамиетты. Сначала они двигались вдоль берега, где в пальмовых рощах были небольшие озерки, в которых пополняли запас быстро расходующейся воды, давали напиться лошадям и заночевали в первую ночь. Но уже на второй день немцы заметили на берегу рыбацкие лодки и людей с сетями и поспешили скрыться, ведь рыбаки могли выдать их вооруженным сарацинам. Так как Кассель был плох и не мог принимать решения, Данфельд повел маленький отряд вглубь страны, стараясь все же держаться параллельно берегу. Никакой растительности больше не встречалось, лишь каменистая пустыня беспросветной тоской жгла душу. Клаус и Михель бездумно тратили воду, возражая Данфельду, что они набрали ее много. Кассель чувствовал себя все хуже. Ребра болели, рана на плече нестерпимо ныла и воспалилась, лихорадка захватила его в свой жестокий плен и не отпускала целые сутки. На Касселя уходило много воды, ведь жажда его была нестерпимой.

Пустыня, жарившая днем, ночью холодом пробирала до костей. Все четверо спали, тесно прижавшись друг к другу. Душа Данфельда зароптала. Он клял себя, что отправился в этот безумный поход, который уже завтра может закончиться жуткой и бессмысленной гибелью от жажды. И никогда он больше не увидит озорную улыбку Хильды, не обнимет ее и не поцелует. Думая о возлюбленной, Данфельд почти не ощущал холода, воспоминания грели его, и он засыпал.

Хильда была младшей сестрой Генриха и Конрада и тайной невестой Герберта фон Данфельда. Если бы отец Герберта не пьянствовал целыми днями, а занимался делами, то сыну достался бы крепкий замок и плодородные земли. Но вместо этого после гибели отца на охоте от клыков кабана, Данфельд унаследовал полуразвалившийся донжон с ветхими от времени стенами, земли также находились в удручающем состоянии, крестьяне несколько лет голодали и умирали десятками, и брать с них оброк было просто нечем. Словом, бедность барона не могла сослужить ему добрую службу в сердечных делах. Людвиг фон Лотринген никогда бы не отдал дочь такому, как он. Поэтому оставались только тайные встречи, но они были целомудренны, и потому Штернберг,