Ленин уже полностью успокоился и овладел собой. В нём заговорил оратор и организатор.

— Власть Керенского слаба. Нам нужно продлить время для её окончательного ослабления, дальнейшего разложения армии, дискредитации партий-соглашателей. Наступит момент, когда государственная власть будет просто валяться на булыжных мостовых столицы. Тогда наступит наш час!

Однако, пока этот час не наступил, необходимо было где-то укрыться.

Ночь с 6 на 7 июля Ленин провёл на квартире бывшего депутата III Государственной Думы, рабочего Полетаева. И вовремя, ибо в эту же ночь на квартиру Елизаровых, старшей сестры Ленина — Анны Ильиничны и её мужа, был направлен наряд юнкеров для ареста Ленина. С 7 июля он прятался на квартире старого большевика, рабочего городской электростанции Сергея Аллилуева, будущего тестя Сталина. В тот же день там же обсуждался и вопрос о возможной явке Ленина на суд. Решали даже выставить властям определённые условия ареста лидера большевиков в случае его добровольной сдачи: Ленин был согласен, чтобы его заключили в Петропавловскую крепость, где был расположен большевистски настроенный гарнизон. Но член президиума ЦИК и Петроградского Совета Анисимов приехавшим к нему на переговоры от имени Ленина Серго Орджоникидзе и Виктору Ногину заявил, что речь может идти только об одиночной камере тюрьмы для подследственных политических заключённых, которую в народе называют коротко — Кресты. И при этом никаких гарантий личной безопасности для Ленина Анисимов дать не мог.

— Поскольку я не знаю, в чьих руках буду завтра я сам, — развёл руками Анисимов.

— В таком случае, мы вам Ильича не дадим, — возмущённо ответил Орджоникидзе.

В таких обстоятельствах оставалось только одно — действительно, уйти в подполье.

Вечером 9 июля было решено уезжать из Петрограда. Ленин сбрил бороду, постриг усы, надел рыжего цвета пальто и серую кепку. Маскарад был закончен и ночью, в сопровождении Аллилуева, Сталина и Зофа, по специально выбранному маршруту Ленин вместе с Григорием Зиновьевым отправился к Приморскому вокзалу и на последнем в эту ночь поезде отправился в Сестрорецк. Там их встретил старый рабочий Николай Емельянов, с которым гонимые лидеры большевиков и добрались благополучно до станции Разлив, где и жил со своей семьёй Емельянов.

Первое время они скрывались на чердаке емельяновского дома. Стелили им прямо в стоге сена, для работы же поставили стол и стулья. Затем совместно с хозяином (и ради его же безопасности, поскольку питерские сыщики, кажется, уже напали на правильный след) приняли решение перебраться в знаменитый ныне шалаш, стоявший прямо на берегу озера Разлив, под видом финских косарей.

Ленин и там не терял зря времени: написал множество статей, но, самое главное, усиленно работал над, пожалуй, главной своей книгой — "Государство и революция".

В середине августа Ленин перебирается в Гельсингфорс (современный Хельсинки), а в конце сентября — в Выборг. Оттуда легче было осуществлять связь с ЦК и партийными организациями. В сентябре Ленин уже начал проявлять явное нетерпение. Он предчувствовал, что приближается критический момент, когда можно и нужно будет захватить власть.

Между тем, Временное правительство понимало, что, если не призвать народ к порядку (а в первую очередь, в порядке нуждалась могучая российская деревня), то в стране может наступить голод, спровоцированный все продолжавшимися погромами имений и усадеб, своевольничанием беднейшего крестьянства в отношении землевладельцев.

Так, в Спасском уезде Тамбовской губернии 17 июля в усадьбу помещицы Вяземской в деревне Корпеловке ворвались около десятка одетых в солдатскую форму людей и произвели полный разгром её дома, побив зеркала, посуду, окна, порвав подушки и перины. Уездный комиссар Хохлов, получивший о том сообщение, немедленно направил в деревню имевшихся у него под рукой троих солдат и двоих милиционеров. Однако, те прибыли уже, как говорится, к разбору шапок: разбойников и след простыл. Милиционеры, опросив местных жителей, установили нарушителей порядка, оставалась лишь самая малость: найти их и примерно наказать.

Практически в то же время в селе Липяги того же уезда крестьяне периодически забирались в сады помещицы Церетелевой, "помогая" той освободиться от урожая яблок, при этом ломая и сами деревья, и забор, мешавший им уносить яблоки. Произошло всё потому, что помещица сдала свои фруктовые сады в аренду не местным жителям, а людям со стороны. Это-то и взбесило мужиков.

Наконец, в ночь на 24 июля кто-то неизвестный поджёг сарай и конюшню в соседней усадьбе другой помещицы — Жилинской. Сгорело 900 пудов сена и шесть лошадей. Да, к тому же, и мужики там оказались весьма буйными. Отказались тушить пожар. Благо, помогли в тушении военнопленные германцы и австрийцы. Пришлось два дня подряд приезжать в Липяги самому Хохлову и пытаться уладить дело мирным путём. Когда же переговоры со смутьянами завершились безрезультатно, уездный комиссар Временного правительства направил в село уездного начальника милиции в сопровождении четырёх солдат и трёх милиционеров для производства тщательного дознания и привлечения виновных к уголовной ответственности. Однако спустя всего два часа Хохлову сообщили по телефону, что на посланный отряд при въезде его в усадьбу Жилинской напала разъярённая толпа мужиков с топорами, вилами и косами. Двух человек (солдата и милиционера) убили, остальные запросили немедленной помощи. Одному из милиционеров удалось вырваться и укрыться в соседнем имении княгини Церетелевой.

Мешкать было нельзя. Хохлов тут же собрал все наличные силы милиционеров и солдат, как находившихся в распоряжении военного коменданта, так и из эвакуированных добровольцев, и во главе отряда из сорока человек направился в Липяги, предварительно ещё и отбив телеграмму в Тамбов с просьбой о присылке пятидесяти кавалеристов или казаков.

Прибытие вооружённого отряда не столько напугало крестьян, сколько вызвало в их среде страшное раздражение. Дело запахло кровью. И Хохлов, выяснив обстановку и поняв, что никаких убийств двух служивых не было, а также получив заверения от волостного руководства о мирном решении конфликта, поскорее убрался назад, созвав тем не менее, экстренное совещание малого уездного комитета. На этом комитете было принято решение не спускать зачинщикам и главарям их поступки, иначе ситуация вообще может выйти из-под контроля. К тому же, уездному комиссару сообщили о том, что его просьба о выделении военной помощи уважена. С большим трудом, но порядок в Спасском уезде был восстановлен (пусть и на непродолжительное время).

Зато тут же подобные инциденты произошли в Лебедянском, Шацком, Борисоглебском, Кирсановском, Козловском уездах. Причём, в последнем — особенно сильные и длительные (так, за несколько дней сентября крестьяне сожгли в этом уезде двадцать четыре имения, при этом убивая и грабя землевладельцев; всего же с 1 по 18 сентября там было сожжено или разгромлено 54 имения): лишь в конце сентября удалось восстановить хоть какой-то порядок. И в целом на сентябрь в Тамбовской губернии пришлось больше всего разгромов имений — 89 (в октябре, например, всего 36, в ноябре — 75).