Наступил февраль. Судьба войны решалась в мукденском сражении, а газеты помещали статьи самого пессимистического характера, общественные лидеры требовали представительства с широкими правами вплоть до подчинения ему правительства, а ближайшие сановники и даже родственники со всех сторон уговаривали уступить, пока не стало слишком поздно, пугали революцией, народными волнениями, расколом общества…

Великий князь Сергей Александрович.

Время требовало от него решительных действий, а вокруг императора все меньше оставалось людей, на кого он мог опереться, кто разделял с ним веру в необходимость сохранения в России неограниченного самодержавия. Одним из этих немногих был великий князь Сергей Александрович. Но утром 4 февраля 1905 г. случилось несчастье. При выезде из Кремля в карету великого князя была брошена бомба. Карету разнесло в щепки, а пассажира разорвало на мелкие куски, так что не все части тела удалось впоследствии собрать. Для Николая II это было ударом. А между тем он не мог даже поехать на похороны (в отличие от других великих князей Сергей Александрович был похоронен не в Петербурге, а в Москве, в Чудовом монастыре). Императору доносили, что террористы готовят покушение и на него, а его гибель могла стоить России чрезвычайно дорого – шла война, наследнику не было и года, а брат Михаил стоял далеко от государственных дел.

В конце концов 18 февраля император подписал рескрипт на имя министра внутренних дел А. Г. Булыгина с поручением разработать проект привлечения «достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений». Речь шла ни много ни мало как о создании представительства – Государственной думы – той самой «парламент-риляндии адвокатов», о которой император еще недавно отзывался как о ненужном и даже вредном для России учреждении. Сложно даже представить, какой прессинг должен был испытывать Николай II, чтобы решиться на такой шаг, но раз решение было принято, он уже не сходил с избранного пути. Манифест об учреждении Государственной думы был подписан 6 августа. Дума должна была стать законосовещательной и собраться на первую сессию в середине января 1906 г. События, однако, приняли совершенно иной, драматический оборот.

Этот год стал временем испытания не только политической воли Николая II, но и его веры в монархизм русского народа.

Все началось вечером 8 января, когда императору сообщили о готовящейся в Петербурге рабочей манифестации и принятых полицией для ее предотвращения мерах. На следующий день выяснилось, что размах движения был гораздо больше, нежели думал Николай II. Уже несколько дней, как бастовавшие рабочие задумали принести петицию о своем тяжелом положении царю в Зимний дворец. Манифестация состоялась, несмотря на предупреждения градоначальства о ее запрете и отсутствие Николая II в столице – император с семьей первую зиму жил тогда в Царском Селе.

В воскресенье, 9 января, рабочие с утра выступили несколькими колоннами из разных частей города, чтобы к 2 часам дня сойтись у Зимнего дворца. Некоторые несли иконы и царские портреты. Всего в шествии участвовало до 300 тысяч человек. Дойдя до кордона войск, демонстранты не остановлись: впереди шли руководители, которые увлекали за собой толпу. Не остановливал их и холостой залп. В некоторых местах офицеры пытались уговорить рабочих повернуть назад. И были случаи, когда в ответ из толпы раздавался выстрел. В конце концов войска открывали огонь и толпа рассеивалась. По разным данным, 9 января погибло от 96 до 130 человек и было ранено несколько сот. Но поражало не столько количество убитых, которое молва сразу же преувеличила, сколько сам факт массового выступления и столкновения толпы с войсками на улицах столицы. «Тяжелый день! – записывал Николай II вечером в дневнике. – В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!» Но еще больше, чем сам факт выступления, возмутило его содержание петиции, которую несли рабочие. После ее прочтения у царя исчезли всякие сомнения в том, что шествие было организованной революционерами провокацией.

Петиция начиналась понятными всем словами о тяжелой жизни трудящихся, причем краски все больше сгущались. «Нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества…» «Весь народ рабочий и крестьяне отданы на произвол чиновничьего правительства, состоящего из казнокрадов и грабителей, совершенно не заботящегося об интересах народа, но попирающего эти интересы». «Мы немногого просим, – заявляли составители петиции, – мы желаем только того, без чего наша жизнь – не жизнь, а каторга…» Далее следовали собственно «просьбы». На первом месте стояла самая «главная просьба; в ней и на ней зиждется все, это главный и единственный пластырь для наших ран» – немедленный созыв Учредительного собрания, выборы в которое должны проходить при условии всеобщего, тайного и равного голосования. Затем следовало еще 13 требований, в том числе политическая амнистия, гражданские свободы, ответственность министров перед народом, прекращение войны по воле народа, отделение церкви от государства, свобода стачек, отмена выкупных платежей, постепенная передача земли народу и прочее. Некоторые пункты заканчивались словом «немедленно»: «Свобода потребительно-производственных и профессиональных рабочих союзов – немедленно». «Свобода борьбы труда с капиталом – немедленно». «Нормальная заработная плата – немедленно». В конце царю предлагалось поклясться, что он исполнит эти «просьбы».

Император был потрясен, но не снимал с себя ответственности. Он отверг идею манифеста, в котором наряду с выражением скорби заявлялось бы о его неведении о готовящемся выступлении. 19 января в Царском Селе, принимая депутацию из рабочих разных заводов, император прямо заявил, что они «дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей родины». «Стачки и мятежные сборища, – говорил император, – только возбуждают толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и неповинные жертвы. Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить… Но мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах – преступно».

9 января, в революционных кругах сразу получившее название «Кроваве воскресенье», не поколебало веру царя в любовь к нему простого народа. Считая 9 января следствием преступной провокации, император поступил с рабочими как добрый отец по отношению к неразумным детям. Он распорядился отпустить 50 тысяч рублей на пособия семьям пострадавших, поручил сенатору Шидловскому созвать комиссию для выяснения нужд рабочих при участии выборных из их среды.

Но тревоги императора только начинались.

Зимой и весной 1905 года по стране прокатились крестьянские волнения. Это не были обычные «бунты» крестьян, сводившиеся к отказу платить подати и выдавать зачинщиков. Теперь в деревне царила анархия. Захват, разграбление и поджоги усадеб стали массовым явлением. И хотя до убийства помещиков дело еще не дошло, землевладельцев охватила паника. Летом 1905 г. произошло ошеломившее Николая II восстание на одном из лучших кораблей Черноморского флота, броненосце «Князь Потемкин-Таврический». Бунт в армии в военное время – «просто не верится», – записывал он в дневнике.