class="p1">Я не знаю, что делать. Он нарушает приличия и жутко смущает двух женщин, которые прежде не видели его в таком виде. Господи, да я его таким не видела! Ловлю себя на мысли, что хочу вскочить и сбежать, чтобы не созерцать его голые телеса. Это его до невменяемости объездила милая Ладочка?

Инга ставит перед Валерием чашку кофе и торопливо скрывается на кухне, испуганно прижав поднос к груди. Мария сглатывает, встает и шепчет:

— Я пойду, — хочет взять из люльки Соню, которая увлеченно слюнявит погремушку.

— Нет, оставь ее, — Валерий делает глоток. — У нас же завтрак.

— Виктория ее уже покормила…

— Нет, она есть погремушку, — поднимает на Марию взгляд.

— Мне ее забрать? — она бледнеет.

— Нет, не отбирай у Сони ее десерт, бессердечная, — Валерий хмурится.

Мария растерянно смотрит на меня, и киваю:

— Иди, если ты, конечно, позавтракала.

— Я пойду в детской приберу…

Мария спешно семенит прочь из столовой, и Валерий провожает ее сонным взглядом, а после смотрит на меня:

— Что это с ней?

— Ты голый.

— Я в пижаме.

— Ты пьяный, что ли? — зло шепчу я.

— Пьяный и голый? — он усмехается и вскидывает бровь.

— Валер.

— Что?

— Ты не в себе.

— Я не могу спуститься на завтрак в пижаме? — спрашивает с удивленным возмущением.

— Ты в штанах от пижамы спустился. Ты себе раньше подобного не позволял.

— А теперь позволяю, — пожимает плечами. — Слушай, я еле встал с кровати. Дай мне кофе выпить и прийти в себя. Я два часа спал. Скажи спасибо, что я сюда не на четвереньках вполз. И потерпите, Виктория Романовна, я вас через час оставлю.

Накалываю на вилку кусочек омлета и поджимаю губы.

— Я тебе нервирую?

— Да.

— А вот Соню нет, — хмыкает, и наша дочь с улыбкой сучит ножками и ручками. — Соне я нравлюсь.

Решительным залпом допивает кофе, встает и подхватывает ее на руки. У меня включается разъяренная тигрица. Только порываюсь вскочить на ноги, как Валерий оглядывается и шепчет:

— Сидите, Виктория Романовна.

— Отпусти ее…

— Нет, — хмурится. — Выдохни.

Соня агукает, в восторге булькает, глядя на Валерия, и я чувствую жгучую ревность. Она — моя девочка! Она не должна улыбаться ему, ведь он не достоин ее улыбок.

— Мы же не будем говорить маме, что я к тебе под утро приходил и песенки пел, да? А то она меня сожрет с потрохами, — шепчет с ехидной улыбкой. — Это наш секрет, ага?

— Ты врешь, — цежу сквозь зубы. — Я бы услышала.

— А я выключил радионяню, что бы ты не подслушивала, — вышагивает перед столом.

— Прекрати играть комедию, — сжимаю вилку.

Валерий возвращает Соню в люльку, тискает ее за подбородок и поднимает на меня взгляд:

— Бесит, что она и моя дочь?

Глава 18. Ты моя жена

— Ты ее не любишь…

— Вот это обвинение, — Валерий в негодовании приподнимает брови. — И с чего такие умозаключения?

— А ты хочешь сказать, что это не так?

— А давай мы с тобой поскандалим не в присутствии Сони, м?

— А я разве скандалю? — тихо удивляюсь я. — Я даже голос не повысила. Я вообще шепотом говорю.

— Шепотом будем скандалить? — Валерий делает ко мне шаг.

Меня напрягают его голые руки, грудь и живот. И не передо мной ему красоваться всеми своими мышцами, потому что у меня нарастает желание воткнуть вилку в его пресс возле пупка.

В столовую возвращается Мария, на цыпочках пробегает мимо и подхватывает Соню на руки:

— Я все же ее заберу. Надо ее переодеть к прогулке.

— Я сама это сделаю…

— Сиди, — шипит Валерий, и Мария спешно ретируется, прижав к себе всхлипнувшую Соню.

Скрещиваю руки на груди и поднимаю взгляд:

— Тебе стоило остаться там, где ты задержался до глубокой ночи. Там бы и позавтракал. Там бы твоему торсу были бы рады.

— Сомневаюсь, что уставшие инженера и злые проект-менеджеры бы заценили мой торс, Вика. И в их обязанности не входит кормить меня завтраком.

— Очень интересно, а теперь ты можешь оставить меня в покое? — медленно выдыхаю через нос.

— Я подозреваю, что ты начнешь настраивать дочь против меня, — Валерий раздраженно оглядывает меня.

— Знаешь, ситуация может развернуться так, что ты будешь отцом-молодцом, а я матерью-мегерой, которая зря катит бочку на идеального папулю.

— Так ты не кати на него бочку.

— А я не качу, — встаю и хлопаю ладонью по столу, — дай мне позавтракать! Что ты ко мне прицепился?

— Прекрати меня обвинять, что я не люблю дочь.

— А ты ее любишь? — подхожу вплотную и поднимаю лицо, заглядывая в его глаза. — Песенку спел, потискал и уже отец года? Чего ты добиваешься? Слушай, давай вернем то время, когда мы с тобой друг друга вежливо игнорировали на завтраках и ужинах? И Соне было достаточно того, что ты ее мимоходом чмокал и уходил. Этого достаточно от тебя, Валер! Это не так работает, что у тебя с любовницей проблемы, и ты переключаешься на дочь, которую даже на руки не хотел брать!

— Она не твоя собственность, Вика, — чеканит каждое слово.

— Это я ее родила и чуть не сдохла от потери крови и разрывов, — цежу в его лицо. — Это не тебя зашивали, не ты терял сознание… Да, господи, тебя не было в роддоме в этот момент! Ты явился только на следующий день! И когда у меня были схватки, тебя тоже не было рядом! Меня в роддом отвез твой водитель и он уговаривал меня дышать! Чужой мужик меня успокаивал! Не ты! Не ты! — толкаю его в грудь. — Из меня лезла твоя дочь, которую ты якобы любишь, а тебя не было рядом! Ты не касался моего живота, когда она толкалась, потому что тебе было насрать на нее, ведь ее вынашиваю я! А теперь ты говоришь, что ты ее любишь?! Песенки поешь?!

Отступает, а я пру на него с криками и толкаю:

— Мы с ней были одни все девять месяцев моей беременности! И мне было