— И все же, картина пропала либо вчера утром, либо позавчера вечером, — продолжала я. — Я брала интервью у Огородникова, он находился в состоянии весьма плачевном. Говорил, что это его самая прекрасная работа и он как раз собирался ее продать. А теперь — ни картины, ни денег.

— Да, дела… — протянул Роман Андреевич. — Я же и не слышал о пропаже. Дело в том, что сам я недавно вернулся из незапланированной командировки, из Санкт-Петербурга. Вызвали по рабочим делам, вот я там несколько дней и провел. Вчера только с поезда, поэтому и назначил вам встречу на сегодняшний день. Сами понимаете, целые сутки трястись в вагоне — малоприятно. Вот в Петербург ехать легче — утром поезд отходит с вокзала, ночь спишь, и к двенадцати уже приехал. А обратно — кошмар просто. В шесть вечера только в поезд садишься, ночь кое-как поспишь, а потом — целый день до вечера маешься бездельем! Я всю дорогу своей племяннице завидовал. Она же у меня учится, студентка, и со мной в Тарасов возвращалась. У них там незапланированные каникулы вышли, она и решила домой приехать. Так вот, ей дорога вообще легко дается — она как достанет свое вышивание, так спокойно сидит десять часов подряд и горя не знает. Я уж думал, а не взять ли у нее пяльцы да самому крестики не потыкать иголкой. Представляете, вот веселье соседям по купе было бы — пожилой мужик сидит с бабской забавой! Но в этом поезде и не такое творить начнешь…

Я вполуха слушала рассуждения Садальского о дороге в поезде, про себя думая, что версия о его причастности к преступлению с треском провалилась. Как ни крути, у Садальского — железное алиби, на худой конец можно допросить его племянницу, чтобы убедиться в том, что в период, когда была похищена картина Огородникова, Садальский находился в поезде. Что ж, как бы плохо ни относился Роман Андреевич к Вольдемару Огородникову, а к краже он не имеет никакого отношения.

— А скажите, — перебила я воспоминания Садальского о дороге в поезде, — картина Вольдемара Огородникова, которая называется «Богиня огня», она где-то выставлялась? Вы не в курсе?

— Конечно, он ради этой своей… гм… работы даже выставку персональную устроил, — хмыкнул Роман Андреевич. — Только место, конечно, совсем неважное, но на крайний случай пойдет. У нас в Тарасове есть одна галерея, где при желании может выставить свои работы любой, даже начинающий художник безо всякого образования. Для этого ничего не нужно — ни участия в выставках, ни звания художника, ни денег. Только собственные картины да договор на них. Это выставка-продажа, что уж умалчивать, сейчас там находятся мои этюды. Вы, кстати, можете туда приехать и сделать фотографии, дома-то у меня для этого освещение не подходит, да и в галерее, сами понимаете, картины выглядят намного лучше. Я там выставился только потому, что хочу продать хоть что-то из своих картин, хотя это маловероятно в таком месте…

— А что не так с галереей? — поинтересовалась я.

— Да сами увидите, — усмехнулся мой собеседник. — Она находится в торговом комплексе «Звезда», это на пересечении улицы Мира и Фурмана. Сразу найдете, не заблудитесь.

— Я знаю, где этот торговый комплекс. — Я задумчиво кивнула. — Только разве там есть картинная галерея? Что-то не припомню. Картины вроде продаются рядом с точкой антиквариата, но все остальное — это точки с одеждой и ювелирными украшениями.

— А вы в подвал не спускались, поэтому не знаете, — пояснил Садальский. — То, что вы описали, находится на первом этаже, вам же надо спуститься вниз по лесенке, там найдете три выставочных зала с картинами. Не ошибетесь, если что, там вам подскажет администратор галереи ArtMore — так она называется. Огородников — тот вообще фуршет организовывал в честь открытия собственной выставки, народ приглашал. Надеялся, что люди толпами в галерею повалят, чтобы на его «Богиню огня» полюбоваться да что-то из работ его жутких приобрести. Правда, насколько мне известно, редко когда картины в этой галерее покупаются. Вывески же нет, никто понятия не имеет, что она там находится.

— А почему вывески нет? — изумилась я. — Галерея недавно открылась?

— Лет пять уже существует, — покачал головой Садальский. — А почему нет вывески — вы у администратора спросите или у организатора галереи, который отвечает за выставки картин. Я вот не собираюсь дольше месяца там свои этюды оставлять — не купят за это время, значит, и вовсе не купят. Так, абы куда повесить, что называется… В общем, съездите за фотографиями в эту выставочную галерею, чтобы не торопясь все заснять.

— Хорошо, именно так и сделаю, — кивнула я, намереваясь сразу же наведаться в странное, судя по описаниям Садальского, место. — Не подскажете, выставка каждый день работает? Или выходные есть? В музеях, например, понедельник — нерабочий день.

— Эта галерея открыта ежедневно, с десяти утра до восьми вечера. Даже в новогодние праздники, насколько мне известно. Оно и понятно — торговый комплекс, в дни каникул там наибольшее скопление народа.

— Что ж, спасибо за подробный рассказ и информацию, — поблагодарила я Садальского, допивая уже остывший кофе. — Обязательно сделаю фотографии ваших работ. Думаю, для статьи у меня достаточно материала!

— Только в основном речь в вашем интервью касалась Вольдемара Огородникова, — заметил Роман Андреевич. И правда, я думала, он не обратит внимания на то, что я свела беседу к разговору об Огородникове, поэтому пришлось выкручиваться.

— Ну, потому что я в своей статье собираюсь осветить не только современную живопись, но и отношения между художниками, — нашлась я. — Это читателям будет интереснее всего.

— Скандальная хроника, что ли? — немного презрительно хмыкнул Садальский. — Что-то не хочется во всем этом участвовать…

— Не волнуйтесь, — принялась я успокаивать художника. — Ничего такого жуткого и скандального я писать не буду. Вот, например, вы же рассказывали о том, как уважаете прежнего председателя Союза художников? Об этом я обязательно напишу, это необходимо! А про Огородникова — так, два слова. Я же его картин особо не видела, намеревалась сфотографировать нашумевшую «Богиню огня», а ее украли, вот незадача… Но я напишу о ваших этюдах, не сомневайтесь! Про Огородникова, наверно, вообще только упомяну, а рассказывать не буду. А то читатели решат, что живопись у нас в Тарасове и вовсе вымирает.

— Ну, если таких Огородниковых много разведется, то придется признать вашу правоту, — вздохнул Садальский. — Сам я не претендую на звание художника или мастера — по мне, так надо еще много чему учиться и совершенствоваться. Но мне совершенно не нравится, когда человек, который и кисть-то держать правильно не умеет, кричит на каждом шагу, что он гений. Те, у кого на первом месте собственное «я», обычно ничего собой не представляют, попросту хотят славы и известности. Если бы люди побольше трудились и работали над собой, то у нас в городе живопись бы процветала. Знаете ведь, как раньше было? Человек учился не пять лет, а сейчас и того меньше, а пятнадцать, двадцать! Мог годами рисовать одну гипсовую ногу — до тех пор, пока не освоит это идеально. И только потом он получал следующее задание. Поэтому и художники были замечательные — они ведь столько трудились! А сейчас… Мало того, количество учебных лет посокращали — сейчас ведь появился бакалавриат, учеба — три года и десять месяцев. Ну чему за столь короткий срок можно научиться? Даже куб гипсовый не освоишь, а программа — ого-го какая! Все по верхам, учеба ради корочки. Плюс ко всему всевозможные художественные студии выросли, как грибы после дождя. Человек платит деньги и думает, что педагог за полтора-два часа из него Леонардо да Винчи сделает. Ну куда это годится-то?