была в том, что и в школе, и в других местах внушалось, что если власть плохая, то ее можно и нужно поменять".

"Как бойко, умно, ярко и весело заговорил с главой государства наш народ!.. Какие люди есть в стране - залюбуешься: душевные старики, жертвенные родители, героические летчики... А хотят они посадок - причем не огородных. Возвращения смертной казни".

Это только три бонмо Ямпольской из коллекции сайта Грани.ру. Даму эту то ли сейчас назначат, то ли уже назначили главой комитета по культуре Госдумы. Вот казалось, хуже Мединского не бывает. Но нет ведь предела совершенству и, читая такое, начинаешь сердечно ценить Мединского. Что пройдет, то будет мило. Неужели даже Ямпольская со временем будет восприниматься с ностальгической тоской?

Апдейт. Тем временем все разрешилось, последние сомнения отпали, и Ямпольская возглавила комитет Госдумы по культуре. Меня же упрекают, что я подобрал только скучные цитаты, однобоко представив нового культурного начальника. Исправляюсь. Вот высказывание г-жи Ямпольской на темы морали и нравственности: "Беспокойная женщина несчастна. Несчастная беспокойна. Недовольство собой излечивается в крепких мужских объятьях: если для кого-то эти плечи-ноги-ягодицы столь желанны, значит, мы просчитались в сантиметрах и килограммах. Мужчина может залюбить, заласкать, занежить наше тело до такой степени, что мы и сами объявим ему (телу) отдохновенное перемирие... Стерва сексуальная - это зрелая самостоятельная женщина, которая твердо знает, что она не червонец, чтобы всем нравиться, а гораздо лучше червонца, и ценность ее уникальна... Ну люблю я. Себя... И если в конце концов мне удалось стать эгоисткой, так это лично моя заслуга. Кстати, хорошо бы себе за это что-нибудь подарить... Проложить путь к сердцу через пенис не составляет труда... Но и тут наступает момент истины, когда ты осознаешь, что, вероятнее всего, он любит не тебя, а твой клитор..."

Три года назад был написан этот текст. Как видно из него, к деньгам и льготам пенсионеров уже тогда внимательно присматривались. И то сказать, эпикурейское это богатство бельмом в глазу торчит у аскетичной власти.

Внезапно небо прорвалось

С холодным пламенем и громом!

И ветер начал вкривь и вкось

Качать сады за нашим домом.

Завеса мутная дождя

Заволокла лесные дали.

Кромсая мрак и бороздя,

На землю молнии слетали!

И туча шла, гора горой!

Кричал пастух, металось стадо,

И только церковь под грозой

Молчала набожно и свято.

Молчал, задумавшись, и я,

Привычным взглядом созерцая

Зловещий праздник бытия,

Смятенный вид родного края.

И все раскалывалась высь,

Плач раздавался колыбельный,

И стрелы молний все неслись

В простор тревожный, беспредельный.

Это Николай Рубцов, полвека назад написанные стихи. Прекрасные, по-моему. Такой советский, невесть откуда взявшийся Тютчев, прорвавшийся через залежи Исаковского. Не самый оригинальный, не самый великий, зато существенный голос и подлинная метафизика. Я это стихотворение с детства люблю, я ему обязан, как всякому глубоко пережитому слову, и сегодня, когда прошла такая же гроза, оно сразу всплыло. Я знаю, вы уже поморщились, друзья мои, и зря: оно стократ лучше многих слов, которые вы любите, и я его не отдам, фигушки, пусть здесь встанет.

На станции Зима поставили памятник Евтушенко. Фотографии не дам, любопытные погуглят, не хочу мусорить на своей странице, у меня тут великий пейзаж из "Смерти Прокриды" Пьеро ди Козимо. Свежий памятник страшен, конечно, но это уродство обыкновенное, просто ужас, а не ужас!ужас!ужас!, как Владимир Святой у Боровицких ворот. Но место вокруг в печали. У меня по этому поводу предложение: давайте начнем кампанию против антропоморфных памятников. И все равно, кто это: Ленин, Владимир Святой, Пушкин, Бродский, Сергей Михалков или Калашников. Не надо никого. Человечков не надо - ни с крестом, ни с ружьем, ни с рублем. Новых человечков больше не надо. Чудесное есть слово: мораторий.

Сегодня день памяти тех, кого до сих пор судят суетным мирским судом, который непримиримо делит судей, и это нормально: история кровоточит, и всяк вправе понимать ее по-своему. Хотя врача, слуг и детей, ни в чем не повинных, жалко в любом случае, и в любом случае это было жуткое злодеяние. Сегодня 100 лет со дня убийства царской семьи. А завтра сто лет мученичеству вел. кн. Елизаветы Федоровны, которая ни перед каким судом истории не стоит: рабочих она не расстреливала, конституций не давала и не топтала, правительства, Думу и вел. кн. Николая Николаевича в отставку не отправляла, Распутина не слушалась и не боготворила, вот прямо совсем, зато ползала по мостовой, собирая останки своего мужа, взорванного террористом, потом пришла к нему в тюрьму, чтобы простить его, потом посвятила себя монашескому подвижничеству и молилась перед смертью за своих убийц, не ведающих, что творят. Великая русская святая Елизавета Фёдоровна - один из самых прекрасных образов в нашей истории, абсолютно православный, византийский, и в то же время западный: она ведь европеянка нежная. Казалось бы, вот точка соединения, примирения для всех, но нет: знают ее смутно, равнодушно, почтительно зевая, и вообще, если церковь против колхозов, то я - за. Как-то так оно вышло сто лет спустя.

Двадцать лет назад, когда та же Франция выиграла чемпионат мира по футболу, я работал обозревателем газеты "Русский телеграф" и должен был сдавать свою еженедельную