– И ты что, так и не сказала ему, что ребенка ждешь? – тихо всплеснула руками Аня.

– Не-а. Не сказала. Думала, вот приедет, тогда и скажу.

– Ну ты даешь, мам… А он, выходит, так и не приехал?

– Нет. Не приехал. Вот это письмо прислал. Там все как есть и описано, почему не приехал.

– И почему же?

– А вот тут вся закавыка и есть – почему… Боюсь, ты этого не поймешь, Нюрочка. Осудишь отца. Ты ведь не знаешь, какой он был… А я знаю. И понимаю прекрасно, что иначе он поступить просто не мог. Да, мой Паша такой был… Он просто не мог иначе… Любил меня до смерти, а не мог!

– Да почему, мам? Что, там какая-то необыкновенная женщина была, что ли? И как это – тебя любил, а с ней вдруг остался?

– Да если бы так… Не в женщине было дело, Нюрочка. В детях ее. Мне Паша в письме всю эту беду описал. Зиной ее звали, вдовствовала в нищете да в болезни, с четырьмя маленькими детьми на руках. Пашу поэтому на постой в ее дом председатель колхоза и определил, чтобы эта самая Зина за него хоть какую-то копейку получила. Работать она почти не могла, стало быть, и заработать тоже не могла. А дети – мал мала меньше. Худые, голодные – жуть… Конечно, он стал с ними возиться, сердце не выдержало со стороны на заморышей смотреть. И они к нему потянулись, это ж понятно. А как Паше вышел срок домой уезжать, так они и вцепились в него со всех сторон, давай от горя рыдать – не надо, мол, не бросай нас! Конечно, Паша не пишет в письме во всех подробностях, как оно было, но я-то представляю эту картину во всей красе… Да разве бы он смог через них перешагнуть? Вот он и не смог… Так что не греши на отца – ни на какую женщину он не польстился. А что детей не смог бросить – это да, в этом весь Паша и есть… И письмо у него получилось такое, что и я все поняла и не осудила. И даже любить не перестала…

– Да как же так, мам? Ведь так не бывает…

– Отчего ж не бывает? Бывает. Когда любишь по-настоящему. Ты ведь счастлив уже из-за того, что любовь в тебе есть. Жалко, что у тебя такой любви не случилось, очень жалко… А Ромочка твой… Это ж не любовь была, а обманка. Что есть она, что нет – одна недолга…

– Погоди, мам. Давай снова все по порядку… Значит, ты получила письмо, в котором твой муж рассказал тебе про несчастную Зину, про ее детей… Что бросить не смог… И что ты ему в ответ написала?

– А ничего не написала. Чего писать-то? И без того все ясно.

– Но как же… А я? Ведь я у тебя родиться должна была? Он что, так и не узнал, что я родилась?

– Нет, доченька, не узнал.

– О, боже… Но как же так, мам… Ведь он бы вернулся, если б ты ему написала…

– Да, вернулся бы. Но я так решила, доченька. Прости меня. Я просто отца твоего хорошо знала и понимала, как ему будет трудно через обещанное перешагнуть. Ведь он уже, получается, с теми детьми остался, никуда не уехал, они ему поверили… Так что считай, пожалела я его. Потому что любила очень. Решила – пусть он ничего про тебя не знает, сама ребеночка выращу. А Паша пусть спокойно взятый на себя долг исполняет… Если уж так решил – чужих деток не бросать… Не мог он их оставить, понимаешь, не мог! Да, он такой был! Именно таким я его и любила всю жизнь… И знаю, что он меня любил… Получается, что мы с ним вместе и тебя любили, хоть его рядом с нами и не было. Я старалась тебя любить и за себя, и за Пашу… Ну, что ты на меня так смотришь, Нюрочка? Не можешь меня понять, да?

– Ну почему же… Могу, мам. И все равно обидно как-то. Он же мой отец… Все-таки надо было ему про меня написать, я думаю.

– Ну прости меня, что не написала. Ему ведь тоже то самое решение нелегко далось, пойми. Вот я и решила – пусть лишний раз не тревожится, не казнится. Пусть спокойно живет. Ты уж прости меня, правда… Я старалась изо всех сил, любила тебя…

– Ну что ты, мам… Разве я могу тебя осуждать? И я тебя тоже очень люблю… И горжусь тобой, правда. Не каждый так умеет любить, а у тебя особый талант, наверное.

– Да какой там талант… Ведь получается, что любить я тебя любила, но жизнь твою семейную все же порушила, ведь так? Но я ж не хотела… Не виновата я в том, что ноженьки мне отказали…

– Да перестань, мам! Ничего ты не порушила, оно само все порушилось, не выдержало испытания! Да и я тоже… Я ж, наоборот, рада, что полезной тебе оказалась. Я ж тебя тоже очень люблю.

Они посмотрели друг на друга и заплакали почти одновременно, и Аня бросилась к маминой кровати, обняла ее, прижала к себе сильно.

– Да ну тебя, Нюрочка… Как маленькая, ей-богу. Задушишь ведь! Ладно, ладно, хватит реветь… Устала я что-то сильно, лечь мне надо… Иди, Нюрочка, иди…

Аня помогла маме лечь поудобнее, и вскоре та уснула, положив сухие ладони под щеку.

А она еще долго потом стояла у окна, всматривалась в темноту. Было видно, как ветер качает ветки рябины, полные зрелых ягод. Скоро зима… Снег выпадет, красиво рябина смотреться будет… Как там мама сказала давеча? От мороза ягода ярче да слаще становится? И даже птицы ее не клюют, не посягают на красоту?

Мама… Как же сегодня она открылась по-новому. И самой непонятно пока, что делать с этим открытием. Ведь так любить, как мама любила, далеко не каждая женщина может. Просто уникальный случай, можно сказать. Жаль, что ей эта способность не передалась, жаль…

Может, и нет. Не жаль. Разве достоин Ромочка такой любви, к примеру? Если вообразить хоть на секунду Ромочку в подобной ситуации. Да он бы и возиться не стал с чужими детьми, это ж понятно. А отец… Только сейчас она узнала, каким был отец… И даже не понимает пока, как к этому знанию относиться. Судя по маминому рассказу, он был точно достоин такой вот любви. А с другой стороны – вполне возможно, что мама все эти достоинства себе придумала, как всякая влюбленная женщина. Вот бы знать…

Может, уговорить ее написать ответное письмо отцу? На конверте ведь есть обратный адрес… Пусть через много лет, но узнает, что у него родная дочь есть! Может, и увидеть его получится… Интересно же…

Ладно, хватит об этом думать. День закончился, пора уже спать идти. Завтра с утра вставать рано. С пирогами надо затеяться, наверняка завтра Матвей приедет. Да, надо спать…

* * *

Утро сразу не задалось – все валилось из рук почему-то. Любимую чашку разбила, пирог подгорел, борщ посолила два раза, теперь хоть выбрасывай, есть невозможно… Пришлось на скорую руку картошку жарить – Матвей вот-вот должен заявиться. Позвонил уже с дороги – на автобусе едет. А вот и дверь громыхнула в сенцах – приехал сынок!

– Мам, привет… А что с Милордом, не понял? – спросил Матвей сразу, как показался на пороге. – Лежит около будки как мертвый… То есть точно мертвый, да. Я даже растерялся как-то…

Она вдруг поняла, что ее беспокоило все утро – не слышно было бряцанья цепи во дворе и грозного ворчания Милорда. Он же каждый шорох вблизи калитки сторожил, на каждого прохожего рычать начинал. Неужели все-таки умер? Да как же так-то, неужели…