с имений нашей матери. Это около пятнадцати тысяч франков в год. Кроме того, отец имел шесть тысяч франков собственного дохода.

— Я прошу вас извинить меня за эти вопросы. Они имеют только одну цель облегчить мне изучение хода следствия и судебного процесса, и не свидетельствуют о моих сомнениях в невиновности вашего отца.

— О, говорите, и не бойтесь ничего. Мы привыкли выслушивать обвинения против нашего отца и знаем, что они, увы, основываются на ужасных фактах.

— Ваш отец имел с мадам Мазель только дружеские отношения?

— Наш отец был любовником мадам Мазель.

— Замечательно! Это объясняет наличие ключа, который был у него, и многое другое. Был ли в то время ваш отец в стесненном положении вследствие своих дел или спекуляций?

— Нет.

— Был ли он ревнив?

— Наш отец любил пожить. Овдовев очень рано, он вел веселую жизнь и смотрел очень снисходительно на поведение своих любовниц.

— Сколько лет было Мазель?

— Она была молода и очень хороша собой. Мадам славилась своей красотой.

— Была ли она богата?

— Богата? Нет. Но выигрывала очень много денег.

— Как, выигрывала много денег?..

— Да, она принимала гостей два раза в неделю, и у нее велась крупная игра, большая часть доходов с которой, я убежден, переходила в ее карман.

— Одним словом, это был игорный дом.

— Да, игорный дом.

— Зачем же, черт возьми, ваш отец ходил в это место?

— О, все очень просто — наш бедный отец был игрок.

— Да, это меняет многое.

И Панафье, качая головой, говорил себе: "Очевидно, что даже если он не виновен, поведение его таково, что заставляет верить в его виновность. Богатый человек, посещающий игорный дом, отец семейства, имеющий любовницей какую-то странную женщину, позволяющий ей иметь связь с аббатом… Что касается меня, то я на стороне присяжных. Но чувство, руководящее этими двумя молодыми людьми, слишком похвально для того, чтобы я стал приводить их в отчаяние, говоря им это. И кроме того, не все ли мне равно, каким делом заниматься".

Подумав так, Панафье поднял голову и сказал братьям:

— Послушайте, господа, сегодня я вам ничего не могу сказать. Если вы позволите, я унесу с собой все бумаги, касающиеся следствия и процесса. Я рассмотрю их завтра и сообщу вам мое мнение.

— Хорошо.

— Если я увижу возможность добиться чего-нибудь, если я найду какой-нибудь светлый уголок в этом темном деле, то я присоединюсь к вам.

— В таком случае — берите, — сказал Шарль Лебрен, подавая ему сверток с бумагами.

— Что это такое?

— Это копии всего. Так гораздо легче читать, и кроме того, вы понимаете, что мы желаем сохранить подлинные документы.

— Можете ли вы, господин Панафье, прийти к нам сюда через два дня в это же время?

— Я приду к вам завтра, мсье. Если понадобится, то я проведу за изучением дела всю ночь.

— Благодарим вас! — воскликнули братья, протягивая ему руки.

После этого Панафье вышел, унося с собой бумаги и думая про себя: "Этот Корнель Лебрен последний из негодяев, который расстроил состояние своих детей и убил эту женщину и аббата, чтобы украсть деньги, которые, как он знал, находятся в шкафу. Но, во всяком случае, за пятьсот франков я могу прочесть все это. Мне часто приходилось выслушивать гораздо больше только за обед".

В то же время Шарль говорил брату:

— Я думаю, что он точно так же, как и мы, убежден в невиновности нашего отца.

— Что-то говорит мне, что он найдет виновного! — отвечал Винсент.

Глава IV

ПАНАФЬЕ НАЧИНАЕТ НАДЕЯТЬСЯ

Панафье пришел к себе в ту самую минуту, когда Нисетта Левассер с полной корзинкой провизии поднималась по лестнице. Убедившись, что никто их не видит, он спросил Нисетту:

— Куда ты идешь?

— К вам.

— Ко мне? Для чего?

— Но ведь мы будем ужинать вместе сегодня ярчером.

После этого они вместе поднялись, и пока обе молодые женщины занимались приготовлениями к ужину, Панафье стал просматривать дело. Он вскоре совершенно погрузился в чтение, бормоча:

— Они сумасшедшие!

Когда ужин был готов, обе дамы, очень довольные, сели за стол.

Но Панафье был задумчив.

— Что с тобой? — спросила Луиза, видя его нахмуренное лицо.

— Я изучаю одно дело, которое меня сильно смущает, так как я рассчитывал на него.

— Какое дело?

— Ты ничего в этом не понимаешь.

— Ах, как ты меня сердишь, когда говоришь такие слова. Послушав тебя, можно подумать, что я настоящая дура.

— Я не говорю, что ты дура, но это для тебя нисколько не интересно и не смешно.

— Откуда ты знаешь?

— Да скажите ей, в чем дело, если ей хочется знать, — вмешалась Нисетта.

— Дело идет о женщине, которая получила пятьдесят ударов ножом.

— Пятьдесят ударов ножом? — вскрикнули, вскочив, обе женщины.

— И ты еще говоришь, что это не интересно! — прибавила Луиза.

— Где это? Когда? — сказала, подвигаясь вперед, Нисетта.

— О, давно. Уже прошел год, — проговорил Панафье, пожимая плечами. — Это дело Мазель и аббата Пуляр.

— Да, это было уже давно, — сказала Нисетта, — но я знаю этого аббата Пуляра.

— Ты!.. Вы знаете аббата Пуляра? — поспешно поправился Панафье.

Нисетта покраснела, и Поль приписал это сделанной им ошибке в обращении.

— Откуда вы его знаете? — продолжал он.

— О, это очень странный аббат. Он три четверти своего времени проводит без рясы.

— Вы видели его в светском платье?

— Да.

— Но говорят, что будто бы его убили.

— Это неправда.

— Как неправда?!

— Конечно, неправда, потому что я его видела.

— Вы его видели?

— Да, как вижу сейчас вас.

— Аббата Пуляра?

— Да, аббата Пуляра, только в светском платье.

Панафье задумался.

— Ах, как все это скучно! — протянула Луиза. — Поговорим о другом.

Панафье покорно покачал головой, как бы желая прогнать беспокоившие его мысли, и в свою очередь сказал:

— Вы правы, поговорим о другом. Впрочем, Луиза, позволь тебе заметить, что ты сама потребовала, чтобы я начал разговор об этом.

— Да, и теперь прошу у тебя за это прощения.

— Объясни-ка лучше, где и когда вы так подружились с любезной Нисеттой Левассер?

— Ожидая вас по вечерам, мсье, — отозвалась Нисетта, — мадемуазель Луиза часто приходила к нам, и в это время между нами завязалась дружба.

— Она мой лучший друг! — подтвердила Луиза, пожимая руку Нисетте.

— Я ее утешаю, когда вы ее огорчаете, — зло заметила подруга Луизы.

— Это очень-любезно с вашей стороны, — пробормотал Панафье.

Но его больше всего занимала мысль, как узнать от Нисетты все, что касалось таинственного аббата.

По окончании ужина он сразу же вышел, чтобы отправиться на свидание, назначенное им Пьеру Деталя. Но выходя, он тихонько шепнул