испытать еще что-нибудь, – задумчиво говорила Жанетт. – Теперь мне хочется лучше освоиться на природе, понять, что я не пропаду, что справлюсь. Когда долго живешь в большом городе, забываешь, что и как делать в лесу. И потом, чувствуешь себя свободней, когда знаешь, что сумеешь позаботиться о себе, не имея под рукой никаких удобств».

Да, а еще ей нужно было как следует отоспаться и не волноваться ни о чем, кроме того, чтобы идти шаг за шагом и найти подходящее место для палатки. Как и я, на работе она слишком много сидела в помещении, то и дело испытывала всяческие стрессы, и доза природы была бы самым полезным для нее лекарством.

Дальше мы пошли уже под вечер, и, когда роскошный закат сменила полутьма, все еще петляли между скалами и корнями деревьев, стараясь разглядеть ярко-оранжевые указатели маршрута. К полуночи мы добрались до озера, где и разбили наконец свой лагерь. Подвесив между соснами гамаки, мы с наслаждением сняли пропотевшие походные ботинки и завалились отдыхать. Так мы и заснули посреди великолепной скандинавской белой ночи.

Утром я проснулась с тем чувством, которое часто испытываю после ночевки под открытым небом, – свежести, наполненности, удивительной энергичности, особенно если вспомнить, что накануне вечером мы четыре часа топали пешком с тяжелыми рюкзаками. Жанетт, тоже пребывая в самом лирическом настроении, заметила: «Так хорошо я еще никогда не спала. Гораздо лучше, чем в самых хороших гостиницах, где я бывала, и уж точно не сравнить с собственной кроватью».

Я поспешила согласиться с ней: сон на открытом воздухе, казалось, сотворил со мной чудо, потому что я вообще-то засыпаю с большим трудом. Здесь, видимо, играют свою роль ожидания: мне очень нравится бывать на свежем воздухе, и, естественно, я ожидаю, что спать буду хорошо. Но есть вполне научное объяснение, почему на природе хорошо спится, и это циркадные ритмы. Большинство живых существ, от микробов до людей, реагируют на них – физические, умственные, поведенческие процессы зависят от сезонных изменений чередования светлого и темного времени суток. Цикл циркадных ритмов составляет двадцать четыре часа, то есть сутки, и регулируется протеинами почти в каждой ткани и органе нашего тела, где он запускает естественные таймеры, или, по-другому, биологические часы[57]. Часы, в свою очередь, влияют на уровень наших гормонов, пищевые привычки, температуру тела, чувство бодрости, свежести и сонливости. А так как многие важные процессы в теле регулируются циркадными ритмами, неправильный ход биологических часов вызывает много проблем со здоровьем. Так, нарушение сна часто говорит о депрессии[58]. Чуть ли не три четверти страдающих депрессией имеют еще и бессонницу, а четверо из десяти страдающих депрессией молодых людей, наоборот, отмечают у себя ненормальную сонливость, гиперсомнию.

Образ жизни современного западного человека, который большую часть своей жизни проводит в закрытых помещениях, при искусственном освещении, перед электронными устройствами, означает, что мы недополучаем важный для нас дневной свет и нарушаем свой циркадный ритм. Мы ложимся спать позднее, чем полезно, особенно по выходным, чуть ли не в полусне идем на учебу или работу утром в понедельник. Важнейшим в процессе сна является гормон мелатонин. Его уровень повышается ночью и постепенно снижается к утру, по мере того как наше тело готовится бодрствовать. Но, когда мы не получаем дневного света в достатке, режим увеличения и уменьшения уровня мелатонина сбивается и наши биологические часы начинают вредить здоровью. Кеннет Райт, специалист по интегративной психологии из Колорадского университета в городе Боулдер, много лет изучая циркадные ритмы, называет их формой «общественного/социального джетлага». Судя по некоторым исследованиям, когда такое происходит, отдых на природе может хорошо помочь[59].

Райт показал, что, когда мы проводим дни и ночи на свежем воздухе, циркадные ритмы довольно быстро синхронизируются с естественным чередованием света и темноты, и продолжительность биологической ночи начинает соответствовать времени года. В 2013 году Райт отправил группу волонтеров пожить неделю в летнем лагере и обнаружил, что по возвращении уровень мелатонина у них начал повышаться почти на два часа раньше, перед закатом. Снижение тоже начиналось раньше, что указывало на синхронизацию организма со временем года. Заинтересовавшись тем, сколько времени нужно пробыть на свежем воздухе для достижения такого эффекта, Райт через четыре года повторил свое исследование, но на этот раз зимой. Одна группа жила так неделю, другая – только субботу и воскресенье. Оказалось, что даже зимой две ночи, проведенные на свежем воздухе, на 69 % изменили мелатониновый сдвиг[60].

Ну а мы с Жанетт, добравшись до национального парка Тюреста, вознамерились провести время с максимальной пользой для здоровья. Быстро становилось жарко, а нам предстояло долго идти по большому участку, где лет двадцать назад выгорели все деревья. Молодая поросль еще не давала густой тени, но стояла плотно, не пропуская ни малейшего дуновения ветерка. Казалось, будто идешь внутри воздушного шара, надутого горячим воздухом. После особенно изнурительного участка, где с Жанетт чуть не случился тепловой удар, мы дошли до другого озерца, где набрали воды, пообедали бутербродами и искупались, чтобы охладиться.

После этого Жанетт почувствовала себя бодрее, и мы двинулись дальше, чтобы до темноты добраться до места, где должны были заночевать, – морского пляжа неподалеку от парка.

Представьте себе, что мы почувствовали, когда, прошагав по маршруту еще два часа, вместо пляжа мы вдруг оказались в заросшей камышами и кишевшей комарами бухточке и увидели три сооружения, похожие на сарайчики и разбросанные на значительном расстоянии друг от друга. Вид у них был как после бомбардировки. Разместиться со своими гамаками мы могли только на выгоне для коров, обнесенном колючей проволокой, да и туда взбираться нужно было по приставной лестнице. Немного поспорив, стоило ли проводить ночь в таком месте, мы все-таки решили остаться. Ноги уже порядочно устали от тяжести рюкзаков, и все равно идти было больше некуда. Коровы были далеко, где-то у воды, а не рядом с нами (по шведскому правилу allemansrätten можно свободно входить и на частные, и на общественные пастбища, если только вы не беспокоите животных и ведете себя благоразумно, например запираете ворота). Жанетт на всякий случай сфотографировала табличку с фамилией и номером телефона владельцев стада.

Вскоре мы уютно устроились под дубами; позади поднимался холм, впереди расстилалось море. Скромный ужин состоял из очередной порции «сухого пайка» и дешевого розового вина, но нас он вполне удовлетворил. Обеих переполняла благодарность за все, что мы получили в своем небольшом походе: дозу отменного свежего воздуха, возможность снять напряжение, дать себе передышку, восстановить дружбу, прерванную разводами. С ощущением «Мы это сделали!», с туристическими