— Нет, я решила немного подумать.

— О чем?

— Как жить дальше... Мне не нравится такая жизнь, — она кивнула в сторону клокочущего коридора. — Мне захотелось другой жизни. Где море теплое, песок и пляж.

— Март, вода еще холодная.

— Я подожду, — сказала женщина и, с силой раздавив окурок в тарелке, которая стояла перед ней, подняла на Худолея глаза уже с некоторым смыслом, некоторым выражением. — Номер?

— Чей?

— Ваш.

— Мой номер восемь, когда надо спросим, — ответил Худолей неожиданно подвернувшейся детской присказкой.

— Смешно, — кивнула кудлатой головой женщина. — Надо будет запомнить. Но я спрашиваю номер квартиры и дома.

— Там, где я живу?

— Мне безразлично, где вы живете и с кем. Ведь вы пришли ко мне по квартирному вопросу?

— Да, меня интересует семнадцатая квартира этого дома.

— Понятно. Значит, ваш номер не восемь, а двадцать четыре семнадцать. Запомните.

— Да, я усвоил.

— Итак?

— Я из прокуратуры, и меня интересует...

— Удостоверение, — женщина протянула пухловатую руку с алыми длинными ногтями — похоже, она и в самом деле собиралась на море, только на море можно носить такие ногти. Внимательно прочитав все, что было написано в удостоверении, женщина подняла на Худолея глаза. — Тут сказано, что вы эксперт. По каким вопросам?

— По жилищным, — не задумываясь, ответил Худолей.

— Нехорошая квартира. — Женщина вынула из пачки очередную сигарету, сморщившись от огня и дыма, прикурила, выпустила дым куда-то вниз, так, что он еще долго поднимался из-под стола мимо лица домоуправа.

— В каком смысле?

— Во всех. — Женщина откинулась на спинку стула и закинула ногу на ногу.

— Дело в том, что в этой квартире, как вы, наверное, уже слышали, произошло убийство, а владелица квартиры некая Юшкова Светлана Васильевна в данный момент отсутствует.

— Вопрос поняла, — сказала женщина, хотя Худолей не успел ни о чем спросить. — Про убийство слышала. Кого именно убили, не знаю, но некоторые наши жильцы, — женщина кивнула в сторону коридора, где продолжали гневно бесноваться старухи, — утверждают, что эту женщину видели. Бывала она у Юшковой. Более того, она бывала здесь и до Юшковой. Последнее обстоятельство, думаю, вам покажется интересным. Кстати, меня зовут Элеонора Юрьевна. — Она вскинула голову как бы говоря, что готова по этому поводу выслушать самые нелестные замечания.

— А я — Худолей. Валентин, если уж полнее.

— А по батюшке?

— Алексеич.

— Неплохо, — кивнула Элеонора Юрьевна. — Это что касается первой части вашего вопроса. А что касается второй части... Никакой владелицей Юшкова не является. Квартиру она снимала. И платила за нее двести долларов в месяц.

— Сколько?!

— Двести долларов. Другими словами, шесть тысяч рублей. Ваша зарплата, простите, сколько составляет?

— Вдвое меньше.

— А моя втрое, — Элеонора Юрьевна опять по странной своей привычке пустила дым под стол. На этот раз Худолею показалось, что дым поднимается из-под юбки домоуправа, будто там в неведомых глубинах что-то не то пылало, не то плыло. — Вас это не наводит на мысли?

— Наводит.

— Это хорошо. Подобные цифры всех наводят на мысли. И, что самое интересное, на правильные мысли. Безошибочные. У вас ведь безошибочные мысли?

— Надеюсь. Скажите, Элеонора Юрьевна, а кто владелец этой нехорошей квартиры?

Но ответить она не успела — нервно вздрагивающая дверь наконец освободилась от крючка — он как-то обесчещенно откинулся и повис на изогнутом гвоздике. В образовавшуюся щель протиснулись сразу несколько старушечьих физиономий, выстроившихся по высоте в некую гирлянду. Старухи молчали, укоризненно глядя на Элеонору Юрьевну, а она с таким же точно выражением скорбной укоризны тоже молча смотрела на них. Между ними, видимо, происходил в эти мгновения неслышный, но напряженный разговор, полный упреков, обещаний, заверений. Наконец вся эта печальная гирлянда как-то одновременно исчезла, и дверь осторожно прикрылась.

— Может, у них там что-то случилось? — предположил Худолей.

— У них каждый день что-то случается. Как только они появились на свет божий, так и начало случаться. И вот без перерыва уже семьдесят-восемьдесят лет случается. А они все надеются, что вот-вот случаться перестанет. И действительно время от времени для той или иной жилички случаться перестает. Но это уже никого не радует. Возвращаемся к нашим баранам, уважаемый господин Худобед.

— Худолей.

— Пусть будет по-вашему. Так вот, владельцем этой квартиры с некоторых пор стал гражданин... — Элеонора Юрьевна раскрыла пухлую амбарную книгу, поплевав на пальцы, принялась ее листать с конца, потом с начала. Страницы она переворачивала резко, шумно, будто каждая ее чем-то раздражала. Наконец нашла то, что искала. — Величковский его фамилия. Дмитрий Витальевич. Хмырь, пройдоха и шалопут. А до него квартирой владел еще один хмырь. С бомжами связался, устроил в квартире бомжатник. Жили весело, били друг другу морды, ходили обезображенные, хуже некуда, но друг дружку узнавали. На расстоянии. Обшаривали мусорные ящики, сдавали пивные бутылки, попрошайничали, кое у кого пенсия была — тоже шла в общий котел. Пили все, что льется. У вас как по этому делу, по питейному? — Элеонора Юрьевна требовательно посмотрела Худолею в глаза и щелкнула алым своим ногтем по горлу — звук получился мелодичный, но булькающий какой-то. — Увлекаетесь? Злоупотребляете? Признавайтесь!

— Признаюсь.

— Это правильно, — и не спрашивая больше ни о чем, ничего не уточняя, Элеонора Юрьевна достала из тумбочки бутылку водки несъедобного фиолетового цвета с какой-то металлизированной этикеткой, две граненые стопки и ловко, сноровисто наполнила обе до краев. — Набросьте крючок! — бросила она заговорщицки и вынула из тумбочки блюдце с нарезанным соленым огурцом. Худолей хотел было воспротивиться, но, видя неподдельный азарт женщины, ее уверенные, гостеприимные движения, не осмелился возражать.

— Будем живы!

— С весной вас... С наступающей, — невпопад брякнул Худолей и тут же понял, что тост получился не слишком удачным — Элеонора Юрьевна сделала резкий пренебрежительный жест в сторону окна, где по ее предположению и набирала силы весна.

— А! — сказала она и махнула полновато-смугловатой рукой.

Огурец оказался неплохим, на зубах похрустывал так, что, казалось, семечки устроили во рту маленький фейерверк.

— Как огурец? — спросила повеселевшая Элеонора Юрьевна.

— Потрясающе!

— Сама солила. И выращивала, кстати, тоже. Так вот бомжатник, — сказала она без паузы. — Сгорел бомжатник. Квартира выгорела полностью. До бетона. И два бомжа сгорели. Установить личности не представилось возможным. Не осталось ни одного живого места.