Чтобы получить Рыцарский крест, я, как командир группы, должен был одержать не менее 15 побед. Но по мере хода войны это требование изменялось. Я уже получил Железные кресты 1-го и 2-го классов. После шестнадцатой победы (6 в Битве за Францию и 10 в Битве за Англию) я получил Рыцарский крест. Я был очень горд, что стал первым пилотом JG-54, получившим эту награду. Мне пришлось ехать к командному поезду рейхсмаршала Германа Геринга, который тогда стоял возле Бовэ. Вместе со мной был добрый друг и отличный летчик-истребитель Йозеф Приллер, которого мы называли Фипс или Пипс. Приллер закончил войну, имея 101 победу, причем все время сражался против западных союзников. В это время он был командиром эскадрильи в JG-26 «Шлагетер» вместе с Галландом и другими. Он также был награжден Рыцарским крестом.

В 1940 году Геринг был большим, живым и любопытным человеком, которого интересовали детали боев, то, что мы думали о противнике и новых моделях наших самолетов. Но со временем все это поменялось, он стал сонным и ленивым, его не интересовало ничто, кроме собственной персоны. Он стал объектом шуток летчиков-истребителей, причем кое-кто говорил ему все это прямо в лицо. Но когда я получал Рыцарский крест, он задал много интересных и детальных вопросов. Я мог видеть, что он стремится узнать новое о войне в воздухе от пилотов, с которыми разговаривает. Мое первое впечатление о Геринге было позитивным, но позднее оно переменилось. Если честно, я его просто возненавидел.

Я покинул Ла-Манш 30 ноября 1940 года, когда JG-54 отправилась назад в северную Германию. Затем я вернулся во Францию. Нам тербовались большие пополнения в личном составе и новые самолеты, так как наши потери оказались высокими. Потом мы снова вернулись в Германию. Пилоты и наземный состав отправились в отпуска, и на этот раз я женился. Я счел это испытанием на новом поле боя.

Во второй половине января 1941 года нас послали в Ле Ман и Шербур на северо-западе Франции, но там мы пробыли, пока в апреле 1941 года не началась война с Югославией. Мы не встретили вражеских самолетов. Нашей задачей была штурмовка наземных целей и разведка, что было совершенно неинтересно для летчика-истребителя. Однако я слышал от летчиков, что они столкнулись с парой «мессершмиттов», пилотируемых противником. Перед войной Германия продала несколько самолетов старой модели Ме-109Е-3. Они не имели протектированных баков и бронеспинки сиденья, а потому стали легкой добычей.

После разгрома Югославии мы передали наши истребители частям, продолжавшим бои в Греции и на Крите. II./JG-54 поездом отправилась на авиабазу Штольп Рейц на северо-востоке Германии, где мы получили Ме-109F. Я получил звание капитана и стал командиром группы. Мне подчинялись отличные летчики, такие, как Ханс Филипп. Это был герой, как и Вальтер Новотны, который позднее получил Бриллианты.

До того, как принять JG-52, я вместе с JG-54 более года сражался под Ленинградом – с момента вторжения в Россию 22 июня 1941 года до 1 октября 1942 года, когда я получил звание майора и принял новую эскадру у Губертуса фон Бонина на южном участке фронта. Там я снова встретил Штайнхофа, увидел Крупински и Ралля и многих других летчиков, ставших великими асами. Немного позднее к нам присоединился Эрих Хартман. Штайнхоф, Граф, Ралль и Крупински служили в JG-52 во время битв за Францию и Англию. Там также был Илефельд. Он и Штайнхоф рассказали мне о Марселе, с которым служили. Ну а затем Марсель стал знаменитостью, наверное, самым известным пилотом Германии.

Я бы назвал Ленинградский фронт довольно спокойным, так как нам не приходилось мотаться с одной базы на другую, чтобы решать оперативные задачи. Однако на юге война развивалась динамично. Сначала мы перелетели из Харькова в район Сталинграда, затем в предгорья Кавказа и к Черному морю. Моя база находилась возле Каспийского моря. Мы были чем-то вроде пожарной бригады, так как фронт быстро двигался взад и вперед, и нас ждали в любом месте, где начинало полыхать. Мы должны были тушить пожары. За два года службы командиром JG-52 мы переменили 47 различных аэродромов.

Между боями с англичанами и русскими имелась большая разница. Я думаю, первой и самой главной вещью был психологический фактор. Англичане были честным народом и действовали согласно правилам войны в рамках Женевской и Гаагской конвенций, особенно в плане обращения с пленными, взаимодействия с международной организаций Красного Креста и так далее. Но в войне с Советами ты никогда не знал, останешься ли в живых, если тебя собьют за линией фронта. История показала, что русские не соблюдают никаких правил и даже не намерены по-человечески обращаться с чужими солдатами.

Да, следует добавить, что опытные русские летчики, которые были хорошо подготовлены в мирное время, погибли в первые три месяца войны. Те, кто остался, летали на устаревших самолетах, таких как СБ-2 Туполева, который мы называли «Бомбардировщиком Мартин», ДБ-3 Ильюшина, а также на старых истребителях Поликарпова И-15 и И-16. Они вообще не использовали никакой тактики. Далее, русским не хватало летной подготовки и боевого опыта, которые англичане приобрели в первые месяцы войны. Русские не могли выдержать затяжного маневренного боя – «собачьей свалки» – в отличие от англичан. Однако позднее в ходе войны появилось новое поколение русских пилотов, летающих на прекрасных самолетах русских конструкторов. Лучшие русские пилоты были сведены в гвардейские полки, которые сбили много немецких самолетов.

Из моей тысячи с лишним вылетов я могу достаточно четко вспомнить лишь несколько встреч с русскими пилотами. Наиболее яркими в памяти остаются бои с гвардейцами. На юге мы обычно летали большими группами. Мы держали в воздухе до 50 Ме-109 из двух групп, чтобы перехватывать русские бомбардировщики, пытавшиеся атаковать наши войска. Мы столкнулись с соединением из примерно 20 бомбардировщиков и 50 истребителей. Мы сменили группу FW-190, которые первыми атаковали бомбардировщики. Теперь нашей задачей было атаковать их на обратном пути к базе.

Я повел свою эскадрилью прямо на звено Яков, а чуть позже далеко внизу мы увидели большое число ЛагГГов и Пе-2, направляющиеся на восток. Бой получился просто невероятным. Буквально через пару минут вниз падал десяток вражеских самолетов, по всему небу мелькали парашюты. Я сбил одного, и пилот выпрыгнул, но в него тут же врезался ведомый. Пропеллер разорвал тело на куски, и ведомому тоже пришлось выпрыгивать. Теперь уже мне пришлось отворачивать, чтобы не врезаться в человека, как сделал и Крупински, державшийся слева от меня.

Затем мы увидели, как дымит FW-190, который потом загорелся. Пилот выпрыгнул, и его парашют благополучно открылся. Однако вскоре мимо нас проскочил Як и расстрелял пилота на куски вместе с парашютом. Мы были потрясены. Внезапно я услышал, как Крупински вопит «Сволочь!» и переворотом уходит от меня. Я попытался вызвать его, чтобы восстановить строй, но безуспешно. Я последовал за ним вместе с остальными своими пилотами. Крупи сблизился с Яком и просто взорвал его, похоже, он спятил. Затем он бросился сразу на пять Яков и сбил одного. Баркгорн следовал за ним, прикрывая, и тоже сбил два Яка.

Я услышал, как Хартман кричит, что сбил одного, затем то же самое сообщили Ралль, Штайнхоф, Гриславски, Россман и другие. Все сбили по самолету, но я не мог думать об этом. Наконец мы вышли из боя. Мы не сбили ни одного бомбардировщика, зато уничтожили около 20 вражеских истребителей, потеряв один самолет и одного пилота. Еще 5 самолетов вернулись с серьезными повреждениями. Один пилот FW-190 сумел посадить самолет на брюхо и выпрыгнуть из кабины, пока противник расстреливал машину и пытался пристрелить его самого. Он помчался к немецким солдатам, причем я еще не видел, чтобы кто-то бежал так быстро. Русские солдаты погнались за ним, стреляя. Немцы не стреляли, пока пилот не оказался в безопасности, а потом открыли огонь из пулеметов и сразу срезали около 30 русских, но за ними бежали еще очень многие. По моим прикидкам около ста человек, их было слишком много.