class="p">– Ничего. Я его не знаю. Никогда не видела. Поймите, Споковцев прожил 70 лет. Я в его жизни была только пять, а 65 – без меня.

– Но когда мужчина любит, то об очень многом рассказывает любимой женщине.

– Вы точно знаете, что он любил меня?

– Точно.

– Откуда?

– Он мне сам говорил.

– Странно. Мужчины чужим женщинам такие вещи не говорят.

– Почему?

– Потому. Не говорят мужчины о своих чувствах к женщине. Тем более, Анастас. Не такой он человек.

– Елизавета Михайловна, правда, говорил.

– Вот так и говорил: люблю, жить без нее не могу?

– Нет. Не так. Говорил, что душа и ноги несут его к вам.

– И часто говорил?

– Один раз.

– Наверно, перед этим хорошо выпил?

– Да.

– Ну, вот и все. Опять водка.

– Почему опять?

– Потому, что больше всего в жизни он любил пить. Это то, что доставляло самое большое удовольствие.

– Вы не правы.

– Права.

– Он любил внука, по-своему Галю, маму.

– Но как только впереди маячила бутылка, вся любовь таяла как весенний снег.

– Неправда. В те годы, когда воспитывал внука, не пил вообще.

– Пил. Отдавал его на выходные дни жене, а сам пил. А когда болела мама, это были сплошные пьянки с младшим братом.

– Это я знаю, – сказала Людмила Владимировна, поникнув.

– С алкоголизмом всякая борьба бесполезна. Понимаете, это болезнь, это неизлечимая болезнь, как алчность.

– А деньги-то причем?

– Эта “хитрая” болезнь рассчитывает на то, что в человеке напрочь отсутствует или неуправляемое чувство меры. Хочется все больше и больше пить, нужно все больше и больше денег. А главное, не может ответить на вопрос “зачем?”. Какое от этого удовольствие, какое наслаждение? Я могу, другие нет? Водка и алчность заслоняют разум, загоняя простые вопросы в тупик. Ни водка, ни деньги не добавляют здоровья, не дают искреннего счастья со взаимностью. А главное, забирают у человека внутреннее чувство свободы. Люди сами заботливо растят собственные болезни.

Людмила Владимировна расстроилась, выслушав мой монолог.

– Но ведь у них была хорошая семья?

– У кого у “них”?

– Я имею в виду маму с папой.

– Я этого не знаю. Знаю только, что дети выросли совершенно разными.

– Так ведь люди все разные.

– Конечно. Только они были настолько разными, что Анастас их еле-еле объединял.

– Это я понимаю: разные профессии, разный уровень жизни.

– Он умер, и я думаю, что их общение будет, в лучшем случае, на уровне поздравлений с днем рождения.

– Но мне кажется, что Вадим очень помогал семье младшего брата?

– Помогал. Но только чуть-чуть сверху вниз.

– Почему?

– Мне кажется, что причина не в семье Споковцевых.

– А в чем?

– В семье Вадима. Мы как-то задержались надолго у них в гостях, и остались ночевать. Не знаю, почему в этот вечер “застегнутого на все пуговицы” Вадима прорвало, он очень много говорил о своей маме.

– У него какая-то особенная мама?

– Нет. Просто с ней были тяжелые отношения, и, видимо, это отложилось на всем.

– На чем?

– На восприятии всего, что его окружало: на работе, в семье, на отношениях с собственными родственниками. И с семьей Споковцевых.

– Разве у него были родственники?

– Наверно. У каждого из нас есть родственники. Он говорил, что его мама любила только папу и больше никого. Вообще никого: ни своих родителей, которые были против этого брака, ни собственных детей.

– А дети-то причем?

– Они забирали часть его любви к ней.

– У Вадима разве есть братья и сестры?

– Есть. Или были. Не знаю, кто и сколько.

– А он отца любил?

– Не говорил об отце ничего. Мне кажется, что он работал главврачом какой-то больницы, а мама – медсестрой.

– Странный мезальянс.

– Это обожание переходило все границы. Однажды, когда одновременно заболели дети и отец, она оставила детей на несколько суток и не отходила от постели мужа.

– А как же дети?

– Наверно, кто-то за ними ухаживал. Я сейчас говорю о предпочтениях. Ее не интересовало не только здоровье, но и учеба, и увлечения, и друзья детей. Она все решила просто: в дом никого не водить. Коротко и ясно.

– Видимо, женщина была с характером?

– Да. Когда дети подросли, мама с папой всех материально обеспечили, но никакого тепла. При этом, Вадим говорил, лезла беспардонно в личную жизнь детей.

– И Клава терпела?

– Я думаю, что это касалось увлечений молодости. К своей семье Вадим маму не допускал.

– А папу?

– Папа к этому времени умер.

– Еще не старым?

– Не знаю, может, он был намного старше матери. Вадим удивлялся другому: в последние годы отец часто болел: сердце. А тут уже нужна была многолетняя, ежедневная забота. Куда делась огромная любовь. Мама бесконечно упрекала и изводила отца тем, что очень устает. Вадим даже сказал: она своим характером и своей глупостью укоротила ему жизнь.

– Так что, ничего нельзя было сделать?

– Делали. Дети по очереди забирали отца к себе. Но каково было ему в чужих домах.

– Но ведь это же его дети?

– Дети его, а дома чужие. Скажите другое: куда делась всеобъемлющая любовь? Разбилась об ежедневный тяжелый труд?

– А может, папа не платил такой же неуемной взаимностью?

– Возможно. Ведь неуемная любовь эгоистична. Не зря слово “страстная” похоже на слово “страшная”. Такие люди воспринимают не столь сильное ответное чувство как предательство.

– Мне кажется, у врачей все достаточно легко. Тем более главврач. Желающих приблизиться к телу предостаточно. Вот мамино терпение когда-то и лопнуло. Поэтому и была такая старость у папы. Я не понимаю, почему, если один любит до безумия, второй обязан отвечать точно такой же взаимностью. Иначе гнев, разочарование, слезы. Ведь любимые нам не обязаны. Жуткий, глупый эгоизм под великим словом “любовь”.

– А как мама провела старость? – вернулась к разговору Людмила Владимировна.

– Вадим говорил, что в возрасте 16 лет он очень тяжело болел: что-то с позвоночником. Целый год.

– Этот год мама была рядом с ним?

– Нет. Иногда приходила в больницу. Не каждый день. Зато хорошо организовала его друзей и родственников для посещений. А месяца через три уехала отдыхать в санаторий. Так и сказала: я очень устала.

– А Вадим?

– Сказал мне: я до конца ее дней так и не смог простить ей этого.

– Почему?

– В тот момент врачи не разрешали ему даже приподниматься в постели. Не то, что двигаться. В общем, абсолютная беспомощность.

– А отец?

– А вот отец старался все время быть рядом.

– Он осуждал маму?

– Да. Но немногословно.

– Так как же жила мама в конце жизни?

– Хорошо. У нее была удобная квартира. Вадим организовал двух женщин для ежедневного ухода. Все в лучшем виде: питание, лечение, прогулки.