– Потому что это – мое дело.

– Ваше дело – это мое дело, уважаемая миссис Норис. Если меня не видит никто, кроме вас, то я могу и слышать то, чего не слышит никто, оставив услышанное в колыхании ветра или, например, в «Реквиеме»…

И, знаете, у меня действительно много дел. Не хотите со мной говорить – я, пожалуй, пойду. До следующей пятницы, миссис Норис.

И только директор встал со стула, как старуха неожиданно схватила его за руку. Да, Дьявол был осязаемым, на ощупь его рука была, как рука самого обыкновенного человека.

– А вы думали, что потрогаете воздух? – спросил директор у женщины, которая была в недоумении.

– Не уходите. Я скажу вам, целуюсь я с Адольфом Добельмановичем или нет! Останьтесь. Вы знаете, мне здесь очень скучно и хочется поговорить с кем угодно. Даже с вами!

Директор сел на место.

– Еще налить чаю? – спросила миссис Норис любезным голосом, приоткрыв немного окно.

– Нет, не нужно.

– Адольф Добельманович ни разу меня не поцеловал, – наконец, призналась она. – Не знаю почему. Он несколько раз касался меня пальцами, но не целовал. Может быть, вы знаете почему? Вы, наверное, много чего знаете. Там, – ткнула миссис Норис пальцем в деревянный паркет, – понятнее живется, чем здесь.

Честно говоря, директору было неважно, целовал ли ее пациентку ее невидимый друг, ему было важно сейчас только одно – чтобы она перенесла их субботнюю встречу на другой день.

– Повторяю вам, что я не был в аду. Я – путешественник, изучающий воображение абсолютно здоровых людей, которые мне интересны.

– Какой же вы тогда Дьявол, если круг ваших интересов – как у самого обыкновенного психиатра?

А миссис Норис была не глупа. Да и многие люди оказываются совсем не глупыми, если им не врут.

– В отличие от психиатров, я стану делать только то, на что вы дадите мне согласие! Я готов полностью проникнуть в ваш мир, если вы, конечно, не возражаете, и в нем окажется для меня свободный уголок.

– Если в этой комнате для вас оказался свободным мой личный стул, то будьте уверены, что и в моем мирке найдется для вас свободное место. Итак, что вам на самом деле нужно от меня? – спросила женщина, изучая матового цвета бездну. Бездну с оттенком пепла.

– Мне нужно, миссис Норис, взять на время ваше эмоциональное состояние, абстракцию ваших чувств, именуемую душой. Вынуть из нее влюбленность и всю химию, самое главное ваше предубеждение по поводу вашего материального друга. Мне нужно, чтобы вы перенесли встречу с Адольфом Добельмановичем на воскресенье или на понедельник.

– Я же вам сказала, – улыбка сошла с губ женщины, и ее голос стал строже, – что это невозможно. Он играет в гольф. А в понедельник… Вы что, предлагаете мне перестать встречаться с самым дорогим для меня человеком?

– Я предлагаю сначала у него узнать, что для него важнее – гольф или вы, миссис Норис, а затем только решать, переносить встречи с ним на понедельник или оставить все, как есть.

«Ну и хитрый черт», – подумала про себя миссис Норис.

Директор прекрасно знал, что делает и как можно победить Адольфа Добельмановича. Так сказать, оторвать его от сердца старухи и выбросить в окно, как кто-то недавно выбросил его пациента Эриха Бэля, ярого поклонника Ремарка и осенней грусти.

Миссис Норис выдумала Адольфа Добельмановича после предательства своих детей. Она подверглась душевным страданиям, которые гнили у нее внутри изо дня в день. Старуха никак не могла избавиться от этой гниющей части своего «я», дать ее отсечь, а потом смириться с дальнейшей жизнью без нее.

Она цеплялась всеми силами за свою разлагающуюся, сгнившую руку и не давала ее отрезать. И вот в одну субботу, когда в этой лечебнице уже давно все проснулись и завтракали молочной манной кашей, в дверь старухи кто-то постучался. Кто-то, кого миссис Норис полюбила с первого взгляда, заперев внутри свои страдания и невыносимую боль, причиненную ей родными детьми. Она выдумала высокого, богатого мужчину с невероятно прекрасным запахом, который вручил ей железный протез для левой руки, а затем отрезал правую и тоже надел протез.

Адольф Добельманович, по мнению директора, был не опухолью, разрушающей мозг миссис Норис, а, напротив, – ее временным спасением. Ее укрытием от мучительной боли, которую причинили ей те, кого она до беспамятства любила, и за кого, не задумываясь, готова была умереть.

Так некий Рональд – человек достаточно ранимый, тонкой душевной организации, офисный планктон или директор предприятия – совершенно не важно, кто именно, однажды приходит с работы домой и видит, как его крошка-жена обнимает обнаженное мужское тело и выдает ахи и вздохи, которые Рональду из ее уст даже не снились.

Он молча стоит, не издавая ни слова, ни звука, и разлагается морально, глядя, как его жена ему изменяет.

Рональд уходит – тихо или громко, чтобы любовники услышали и накрылись простынями – это тоже совершенно не важно, важно то, что Рональда предали. И в силу своего слабого характера и сентиментальной натуры он душевно погибает, испытывая самые немыслимые, казалось бы, и для сильного человека муки!

Рональд в предсмертной агонии. Его душа кипит в горящем котле, а он еще добавляет огня своей обидой. И тут, когда ему уже кажется, что душевная каторга дошла до предела, он внезапно закрывает глаза, делает вдох. А когда открывает их, то видит перед собой некую Анну. Которая так же прелестна, как и его бывшая змея-жена, но в отличие от жены, эта красавица не воняет предательством, а пахнет спасением.

Именно спасением! Рональд придумывает Анну, чтобы унять свою боль, и никто на этом свете не сможет его убедить в том, что Анна нематериальна. Для него она осязаемая, ощутимая, сладкая. Она – его вата, приклеенная к телу, зараженному чумой.

И пусть человека, который болен лепрой, невозможно спасти от этой страшной болезни, его боль можно унять, прекратить его невыносимую агонию. Он может попросту запереть в себе боль и жить так, будто ее нет!

Миссис Норис – это тот же самый Рональд, которому нужен всего лишь обыкновенный друг в самую трудную минуту его жизни.

Так часто случается, что в самое неподходящее время возле нас нет подходящих людей. Увы…

Старое, казалось бы, высохшее сердце старухи, даже превратившись в деревянную кору, все равно болело не меньше, чем сердце двадцатилетней девушки. Предательство, как и лепра, в любом возрасте не поддается лечению.

– Что я получу взамен? – спросила она у Дьявола, который так проницательно смотрел на нее, что видел стену у нее за спиной. Директор видел ее насквозь.

«Что же мне получить взамен, отдавая в эту минуту самое ценное?» – в глазах миссис Норис промелькнул огонек азарта.

Да, несомненно, она в молодости играла на деньги. Такой взгляд присущ только тем, кто однажды сорвал куш и прекрасно знал запах легкой наживы.