Глеб прошел знакомым коридором, свернул, поднялся по резной скрипучей лесенке. Навстречу попался старый отцовский лакей Тихон с пустым подносом в руках, поклонился.

– Что папенька? Не в духе?

– Как обычно-с…

Глеб толкнул дверь и вошел в отцовский кабинет.

Здесь было полутемно и пахло как в церкви. Горели только настольная лампа под зеленым абажуром да лампадка из красного стекла под киотом с иконами.

Отец сидел за большим массивным столом красного дерева, перед ним лежала стопка бумаг и стояла большая чашка кофею.

– Здравствуйте, папенька! – Глеб подошел, взглянул почтительно.

– Здравствуй, сын! – Отец привстал и оглядел его с легким неодобрением. – Что это на тебе? Брюки, что ли, длинны? Подвернул?

– Папенька, так сейчас носят. Английский король ввел такую моду.

– Ах, ну коли английский, так и тебе непременно надо! Ты лучше скажи, чему научился в Венеции?

– Ну, папенька, много чему, сразу и не расскажешь. Я ведь только с дороги, зашел вам почтение выказать.

– Выказал! – усмехнулся отец. – Вижу, кое-чему научился. В комнату зашел – на иконы не перекрестился! Я тебя куда посылал?

– В Венецию, папенька…

– Не в Венецию, а на остров Мурано, чтобы в тамошних мастерских побывал, поучился у лучших мастеров стекольного дела!

– Я и учился…

– Знаю я, чему ты учился и где! В казино возле Риальто учился играть и отыгрываться!

– Кто вам сказал, папенька?

– Нашлись добрые люди!

– Это клевета, папенька! Я в эти казино и дороги-то не знаю. Ну, может, разик только завернул – так, из любопытства…

– Знаю я это любопытство! Твой дед, мой отец, крепостным был у графов Шереметевых, выкупил себя и все свое семейство, перебрался в Питер, купил здесь дом, открыл зеркальную мастерскую… поначалу у него пять человек работало, а сейчас у нас сколько! Знаешь?

«Ну вот, пошло-поехало! – Глеб мысленно возвел очи горе. – Сколько раз уже это слушал!»

– Шестьсот человек! – грохотал отец. – И все сыты и одеты, и ни одного среди них пьяницы! А дом этот – не дом, а самый настоящий дворец! Ничуть не уступает дворцу самих Шереметевых!

– Папенька, неужто я не понимаю?

– Конечно, не понимаешь! Думаешь, деньги нам с неба падают? Чтобы деньги иметь, трудиться надо!

– Я понимаю…

– Ничего ты не понимаешь! Я тебя делу послал учиться, а ты чему учился?

– Я учился… я все мастерские на Мурано обошел… А какое зеркало привез – залюбуетесь!

– Зеркало? – Николай Прохорович поднялся, глаза его заблестели. – Ну-ка, покажи, какое зеркало!

Глеб перевел дыхание, мысленно перекрестился: кажется, гроза миновала. Вовремя он про зеркало ввернул, вовремя вспомнил папенькину страсть…

– Кликните Тихона, чтобы послал за ним…

Через четверть часа двое крепких подмастерьев бережно внесли в кабинет хозяина нечто, завернутое в серую холстину, прислонили к стене, встали в сторонке. Николай Прохорович вышел из-за стола, подошел поближе.

Глеб мысленно сосчитал до трех и эффектным, театральным жестом сдернул холстину.

Перед старшим Клюквиным было овальное зеркало в массивной раме черного дерева – черные ветки сплетались, как живые, на них расцветали черные цветы, а черные птицы, казалось, вот-вот защебечут, запоют неземными голосами.

Само же зеркало было необыкновенной чистоты и прозрачности, только не светилось тем удивительным внутренним светом, как прочие венецианские зеркала. Казалось, что там, внутри зеркала, наступали жемчужные весенние сумерки.

Правда, собственное отражение в нем Николаю Прохоровичу не понравилось. Он казался старше, а главное – был как-то самому себе неприятен. Словно сквозь широкое и властное лицо купца первой гильдии, набожного, честного и ответственного члена общества, проглядывало совсем чужое лицо – недоброе и угрожающее… как будто на уме у того, кто отражался в этом зеркале, было что-то скверное, что-то такое, о чем и подумать-то страшно…

Николай Прохорович вздохнул и отбросил странные мысли. Как ни гляди – прекрасное зеркало. Недаром во всем мире ценится венецианская работа.

– Хорошее зеркало… – протянул он наконец. – Велю его здесь повесить, в своем кабинете.