– Да, пока мне хорошо.

– И вы… ты уже можешь встать?

– Вполне! – Надежда легко поднялась на ноги.

Ее не шатало, голова не кружилась, и шум в ней затих, а руки больше не тряслись. Да, умеют все же наши что-то делать. Отличное лекарство!

– Тогда лучше уйдем отсюда и поговорим в другом месте. В более уютном.

– Да, уйдем…

Надежда наконец осознала, что находится в потайном коридоре особняка купцов Клюквиных, и вспомнила все, что предшествовало ее беспамятству – как она застала в тайнике престарелых авантюристок, как попыталась помешать им, не учтя их численный перевес… Да, приходилось самой себе признаться в том, что бабки ее сделали, как говорится, в одни ворота. Надо же, чем промышляют – тырят в заброшенных зданиях все, что плохо лежит. Хорошая прибавка к пенсии!

Кроме того, Надежда вспомнила, зачем, собственно, сюда пришла. Ей нужна была одна из матрешек.

Надежда включила телефон и посветила возле шкафа – вдруг нужная ей матрешка случайно завалялась на полу? Вот было бы здорово!

Но чудес не бывает. Криминальные старушки унесли все матрешки до единой.

– А что это ты ищешь? – подозрительным тоном осведомился Евгений.

– Очки потеряла! – машинально ответила Надежда.

– Очки? – переспросил тот. – Они же у тебя на носу!

– Да, действительно…

– Есть такой детский стишок: «Что стряслось у тети Вали? У нее очки пропали!» А оказались на носу!

– Это ты мне за Пушкина? «Всего, что знал еще Евгений, пересказать мне недосуг…» – ловко отбила мяч Надежда.

– Сдаюсь! – Он поднял руки. – Тут ты меня одолеешь без труда! И все же, что ты искала?

– Ты, кажется, только что предлагал продолжить разговор в более уютном месте.

– Да, действительно… – и Евгений зашагал обратно по потайному коридору.

У него на лбу был закреплен сильный фонарь, как у шахтера или спелеолога, поэтому света было достаточно и идти было легко. Через несколько минут они вышли из потайного коридора в самый обычный, а оттуда – в один из залов особняка, где растерянный экскурсовод самозабвенно вещал перед своей сильно поредевшей группой. Двух предприимчивых старух, разумеется, среди них не было.

– После Октябрьской революции фабрика Клюквиных была национализирована… – Тут он заметил Надежду и ее спутника и окликнул их: – Куда же вы пропали? Присоединяйтесь, я как раз перехожу к самому интересному. К роковому зеркалу и связанной с ним легенде!

– Спасибо, как-нибудь в другой раз, – отмахнулась Надежда. – А где две бабульки?

– Они ушли в самом начале экскурсии и больше не возвращались. Я уже начинаю беспокоиться, принимая во внимание дурную славу этого особняка. Вдруг они случайно нашли зеркало?

– За них не волнуйтесь, эти не пропадут!

Надежда и Евгений вышли из особняка.

– Где это уютное место? – спросила Надежда. – Близко отсюда? Сам знаешь, с транспортом здесь плохо. Его вообще нет.

– Не беспокойся. Транспорт у меня свой…

Евгений направился уже знакомым Надежде путем – к кладбищенской ограде, велел Надежде подождать снаружи, сам же зашел на кладбище, подошел к склепу, нырнул внутрь… и через несколько секунд выкатил наружу небольшой розовый мотороллер.

– Вот и транспорт! – проговорил он, подкатив к Надежде. – Садись!

– А он под нами не сломается? – опасливо осведомилась Надежда. – Больно уж он… игрушечный!

– Обижаете, дама! Отличная машина! И очень надежная! Тем более ехать нам совсем недалеко.

Надежда опасливо устроилась позади него, и мотороллер покатил вдоль ограды кладбища.

Они действительно проехали совсем недолго. Обогнув одно кладбище, подъехали к другому, отделенному от первого узким проулком, и остановились около прохода в ограде.

– Ну вот, мы почти приехали. Теперь нужно немного пройтись пешком.

С этими словами Евгений протащил мотороллер в проход и покатил его к массивному склепу из черного гранита, на котором была высечена надпись на незнакомом языке.

– Что это за кладбище такое огромное? – спросила Надежда, следуя за ним и опасливо оглядываясь по сторонам.

– Это – армянское, а то было лютеранское.

– Это и есть твое безопасное место?

– А что? Здесь и правда довольно безопасно. И нашему разговору никто не помешает.

– И где же мы будем разговаривать? В склепе? – Надежда кивнула на гранитное строение, напоминающее античный храм.

– Зачем в склепе? В склепе я только спрячу Джекки…

– Кого?

– Джекки! Так зовут мой мотороллер.

– Угу. Розовый – значит девочка. И как я не догадалась? – Надежде стало смешно.

Евгений закатил мотороллер в склеп, прикрыл дверь и повернулся к Надежде:

– А нам тут рядом…

Они прошли еще немного по кладбищенской дорожке среди могил и остановились возле вагончика-бытовки.

Евгений постучал в дверь, и изнутри донесся хриплый заспанный голос:

– Кого там черти принесли?

– Открой, Гамлет! Это я!

– Что значит – я? Я бывают разные!

Однако дверь бытовки все же открылась, и на пороге появился коренастый широкоплечий мужчина лет пятидесяти, с черными курчавыми волосами, черными выразительными глазами и густой черной щетиной на лице.

– О, Женя-джан, это ты! – проговорил брюнет. – И подругу привел! Заходите, дорогие, заходите в мое скромное жилище! Заходите и будьте как дома!

В его голосе и жестах было такое радушие и гордость, как будто он приглашал гостей в собственный особняк.

– Это – Гамлет, мой друг! – представил его Евгений. – А это – Надежда Николаевна…

– Можно без отчества.

В бытовке и правда было неожиданно уютно – пол застелен ворсистым ковром, низкий диван накрыт ярким покрывалом, перед ним стоял низенький столик.

– Гамлет, дружище, нам с Надеждой нужно приватно поговорить. Ты нас не оставишь ненадолго?

– Что за вопрос? Конечно, дорогой! Только сначала я вам сварю кофе, по своему собственному рецепту. Без этого никак нельзя, это священный долг гостеприимства!

– Ну, кофе так кофе… Гамлет варит его божественно.

Надежда осознала, что очень устала от сегодняшних приключений и чашка кофе ей не повредит.

Гамлет принялся священнодействовать: достал банку с зернами, ручную мельницу…

– Молоть кофе нужно самому! – говорил он, вращая ручку мельницы. – Только так вы сохраните настоящий вкус!

– Как вам подходит ваше имя! – проговорила Надежда. – Гамлет – отличное имя для могильщика! Ваши родители были поклонниками Шекспира?