хорошего не жди. Помнишь, когда ее папочка был премьер-министром и сделал ее президентом партии Индийского национального конгресса? Она тут же принялась поддерживать требования об отделении Махараштры[53]. Сколько крови тогда пролилось, какие бесчинства она спровоцировала. А теперь у нас эта проклятая Шив Сена[54], которая желает превратить всех нас в граждан второго сорта. Не забывай, все это начала она, тем, что поддерживала негодяев-расистов.

Диншавджи промокнул лоб и разложил носовой платок на колене. Густад встал, чтобы включить потолочный вентилятор.

– Когда происходили те беспорядки, я лежал, обложенный Мадхивалловыми мешками с песком.

– Это точно, тебе не довелось увидеть тогдашние многочисленные шествия у фонтана «Флора»[55]. Тогда там каждый день происходили стычки, и каждый день – то одна морча[56], то другая. – Он быстро глотнул пива. – Мы в банке думали, что нам конец, когда эти гундас[57] побили нам все окна и даже толстое стекло на главном входе. Накрылись наши премиальные, подумал я тогда. Они орали: «Парсы, вороноеды, мы вам покажем, кто тут хозяин!» И знаешь, что сделал Сыч из отдела бухгалтерского учета?

Сыч был вечно печальным, даже мрачным пожилым служащим по имени Ратанса. Прозвище пристало к нему после того, как некий молодой парень, работавший у них временно, на полставки, и которому нечего было терять, нагло спросил его, чего это он ходит, надувшись как сыч. С тех пор за глаза его называли Сычом или, проявляя вежливость, Ратансой-сычом.

– Догадайся, яар, что, по-твоему, он сделал?

– Сдался?

– Прежде всего Сыч велел всем не паниковать – это же, мол, всего лишь несколько гундас. Но когда ситуация стала накаляться, покрыл голову белым носовым платком и принялся читать молитвы кушти. Громко, как дустурджи[58] в храме огня. Потом его все время дразнили: говорили, что ему нужно переходить на постоянную работу в храм, там и денег намного больше заработаешь.

Диншавджи снова промокнул лоб и стал обмахиваться платком. Густад засмеялся и тоже вытер пот под воротником рубашки.

– Нет, яар, мы тогда в самом деле думали, что нам конец. Благослови Бог тех двух патанов[59], которые дежурили в своих чоуки[60] у входа в банк. А я-то всегда думал, что они стоят там для декорации в своих полицейских мундирах, тюрбанах и с блестящими винтовками.

– Солидные ребята, – сказал Густад. – А как шикарно они отдают честь, когда мимо проезжает какая-нибудь большая шишка!

– Да, но именно благодаря этим патанам с их винтовками все те Сакарамы, Даттарамы и Тукарамы[61] просто стояли перед зданием и голосили, как торговки рыбой. Если они начинали приближаться, один из патанов решительно топал ногой, и они тут же давали задний ход.

Ногой двенадцатого размера в мальчиковой туфле фирмы «Батя» Диншавджи топнул так, что пивные бутылки задрожали на столе. Для мужчины невысокого роста ноги у него были огромные.

– Бум! – и все, вся эта маратхская свора разбежалась как тараканы. – Он медленно сделал большой глоток и поставил бокал. – Наше счастье, что, когда эти проклятые тараканы снова осмелели, уже прибыла полиция. Ну и денек был, яар!

Диншавджи снова вытер лоб, аккуратно сложил платок, убрал его в карман, довольствуясь теперь потолочным вентилятором, и спросил:

– Можно задать тебе вопрос?

– Разумеется.

– Зачем у тебя все окна закрыты затемненной бумагой?

– Помнишь войну с Китаем? – начал Густад, но продолжить ему не пришлось, потому что в этот момент двое мальчиков и Рошан вошли в комнату и почтительно поприветствовали Диншавджи:

– Здравствуйте, сахиб-джи[62].

– Привет, привет, привет! – ответил гость, явно радуясь встрече с детьми. – Господи, как они выросли! Артэ[63], Рошан, когда я видел тебя в последний раз, ты была вот такусенькая, – вытянув руку, он показал расстояние между большим пальцем и мизинцем. – Трудно поверить. С днем рождения, именинница! И мои поздравления Сохрабу, гению ИТИ!

Проигнорировав поздравление, Сохраб глянул на отца.

– Ты уже на весь мир об этом раструбил?

– Веди себя прилично, – шепотом сказал Густад, стоя лицом к буфету и открывая новую бутылку пива. Голос его, конечно, был отчетливо слышен, но, отвернувшись, можно было сделать вид, что это не так.

Сохраб не сдавался.

– Ты хвастаешь перед всеми этим ИТИ так, будто сам собираешься там учиться. А меня это не интересует, я тебе уже сказал.

– Кончай эти идиотские разговоры. Бог знает, что с тобой случилось в последние дни.

Диншавджи, почувствовав, что надо сменить тему, попытался это сделать.

– Густад, по-моему, твой Дариуш меня дурачит – говорит, что может сделать пятьдесят отжиманий и пятьдесят приседаний.

Рошан тоже внесла свою лепту:

– Папа, спой песенку про девочку-ослика! В честь моего дня рождения, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Сохраб перебил ее:

– Если никто не претендует, я выпью рома.

Густад после неловкой паузы ответил:

– Ты уверен? Раньше тебе ром никогда не нравился.

– Ну и что?

Густад тяжело вздохнул, сокрушенно развел руками и обернулся к Диншавджи и Дариушу.

– Это правда, пятьдесят отжиманий и пятьдесят приседаний каждое утро. И он наращивает нагрузку, пока не дойдет до сотни – как я.

– Сотни?! – Диншавджи театрально откинулся на спинку стула.

– Папа, песенку про девочку-ослика, – напомнила Рошан.

– Позже, позже, – сказал ей Густад и снова обратился к гостю: – Не сомневайся: до того несчастного случая я делал сто отжиманий и сто приседаний каждое утро, как научил меня мой дед, когда я был еще мальчиком.

Дед Густада, мебельщик, был крепким мужчиной, ростом за шесть футов, с невероятной силой в руках и мощными плечами. Отчасти эту его силу унаследовал внук. Обсуждая воспитание и будущее Густада со своим сыном, дед часто говорил: «Ты со своими книгами и книжным магазином развиваешь его ум. Я в это не вмешиваюсь. Но я позабочусь о его теле». По утрам, когда маленький Густад сонно тер глаза, не желая выполнять никаких упражнений, дедушка воодушевлял его рассказами о достижениях борцов и силачей, делавших по тысяче отжиманий каждое утро: о Рустоме Пахельване, который, лежа на спине, мог выдержать вес переезжавшего его грузовика, или Джоравере Джае, который мог держать на спине платформу с симфоническим оркестром на протяжении исполнения всей Пятой симфонии Бетховена. Время от времени дедушка водил его на борцовские матчи, чтобы он мог своими глазами увидеть таких титанов, как Дара Сингх, Грозный Турк, Кинг-Конг, Сын Конга и Мародер в маске.

Бабушка Густада, тоже горячая поклонница борьбы, ходила вместе с ними. Она была экспертом не только по части кур и мясников, но и потогонных видов спорта. Зная героев ринга так же хорошо, как специи в своей кухне, она без