С Сюзи у нас ничего не получается.

Она очень умна и прошла прекрасную психологическую подготовку. Я могу вешать ей на уши сколько угодно лапши, но она знает, что причиной ее столь длительного пребывания в капсуле мог стать только облом поистине эпического масштаба. Понимает, что речь идет о задержке не на недели и даже не на месяцы. Об этом вопит каждый нейрон в ее мозгу.

– Мне снились сны, – говорит она, когда у нее проходит слабость после пробуждения.

– Какие?

– О том, что меня постоянно будили. И ты вытаскивал меня из капсулы. Ты и еще кто-то.

Я пытаюсь улыбнуться. Я с ней наедине, но Грета поблизости. Сейчас инъектор в моем кармане.

– Когда я выбираюсь из капсулы, тоже вспоминаю дурацкие сны.

– Но эти вспоминаются так реально… Твои слова всякий раз менялись, но ты снова и снова говорил, что мы где-то… что мы немного сбились с курса, но волноваться из-за этого не стоит.

Вот тебе и заверения Греты о том, что Сюзи ничего не запомнит. Похоже, ее память не такая уж и кратковременная.

– Удивительно, что ты это сказала. Ведь мы действительно немного сбились с курса.

С каждой секундой Сюзи соображает все лучше. Из нашего экипажа именно она всегда первой выбиралась из капсулы.

– Насколько, Том?

– Больше, чем мне хотелось бы.

Она сжимает кулаки. Я не могу сказать, агрессия это или нервно-мышечный спазм, реакция на пребывание в капсуле.

– И насколько больше? Вышли за пределы Пузыря?

– Да, вышли за пределы Пузыря.

Ее голос становится негромким и детским:

– Скажи, Том… мы за Разломом?

Я слышу ее страх. Это тот кошмар, с которым приходится жить всем экипажам в каждом рейсе: что-то на маршруте даст сбой, такой серьезный сбой, что корабль окажется на самом краю сети скважин. Настолько далеко, что на возвращение уйдут не месяцы, а годы. И что несколько лет уже прошло на пути сюда, еще до того, как началось путешествие обратно.

А когда они вернутся, все близкие люди окажутся старше на несколько лет.

Если еще будут живы. Если будут помнить о тебе или захотят вспомнить. Если ты сам еще сможешь их узнать.

За Разлом Орла. Это и есть сокращенное название путешествия, в которое любой из нас надеется не отправиться по воле случая. Путешествия, которое искорежит твою жизнь. Которое рождает призраков, сидящих по темным углам в барах по всему Пузырю. Мужчин и женщин, вырванных из времени, отрезанных от семьи и любимых из-за сбоя в чужой технике, которой мы пользуемся, едва ее понимая.

– Да, – говорю я. – Мы за Разломом Орла.

Сюзи исторгает вопль, который превращает ее лицо в маску гнева и отрицания. Мои пальцы смыкаются на холодном инъекторе. И я лихорадочно соображаю, нужно ли пускать его в ход.

Новый срок окончания ремонта от Колдинга. Пять или шесть дней.

Теперь я даже спорить не стал. Лишь пожал плечами и зашагал прочь, гадая, какую цифру услышу в следующий раз.

Вечером сел за тот же столик, за которым мы с Гретой завтракали. Утром здесь все было ярко освещено, но сейчас источниками света служили только лампы на столах и неяркие осветительные панели на потолке. В дальнем конце зала стеклянный манекен перемещался от одного пустого столика к другому, играя «Asturias» на стеклянной гитаре. Кроме меня, в ресторане никого не было.

Долго ждать Грету не пришлось.

– Извини за опоздание, Том.

Я повернулся в ее сторону. На этой станции с низкой гравитацией ее походка отличалась особой легкостью, а приглушенный свет выгодно оттенял изгибы талии и бедер. Она села и наклонилась ко мне с видом заговорщицы. Лампа на столе превратила ее лицо в рельеф из ярких золотых пятен и красных теней, омолодив лет на десять.

– Ты не опоздала. И в любом случае мне было чем полюбоваться.

– Сейчас лучше, чем днем?

– Это еще мягко сказано, – ответил я, улыбнувшись. – Ты права: сейчас здесь гораздо лучше.

– Могу здесь всю ночь сидеть и просто смотреть. Иногда так и делаю. Только я и бутылка вина.

– Я тебя не осуждаю.

Голографическую синеву купола теперь сменили звезды – полное небо звезд. Ничего подобного я не видел на любой другой станции или из другого корабля. Здесь были яростно пылающие бело-голубые звезды, бриллианты на черном бархате. И ярко-желтые самоцветы, и мягкие красные штрихи, словно растушеванный пальцем след воскового мелка. Были ручейки и реки не столь ярких звезд, похожие на косяки бесчисленных неоновых рыбок, застывших на моментальной фотографии. И огромные расплывающиеся кляксы зеленых и красных облаков, пронизанные жилками и окаймленные нитями прохладной мглы. И еще скалы и горы охряной пыли, настолько богатые трехмерными структурами, что напоминали щедрые мазки масляных красок. Сквозь пыль фонариками светили красные и розовые звезды. Там и тут я видел крошечные подмигивающие точки рождающихся солнечных систем. Это были пульсары, которые вспыхивали и гасли, наподобие бакенов, и диссонансные ритмы их вспышек задавали всей этой картине размеренный темп, наподобие смертельного медленного вальса.

Казалось, это зрелище содержит слишком много деталей, ошеломляющее изобилие оттенков, и тем не менее, куда бы я ни взглянул, везде находил что-то новое, будто купол ощущал мое внимание и концентрировал все свои усилия в той точке, куда устремлялся мой взгляд. На мгновение меня охватила слабость: я ухватился за край стола, будто хотел удержаться от падения в бездну, простиравшуюся у меня над головой.

– Да, именно так это действует на людей, – улыбнулась Грета.

– Это прекрасно.

– Ты хотел сказать «ужасно»?

Я вдруг понял, что не знаю, какой из ответов выбрать.

– Настолько огромно… – пробормотал я через какое-то время.

– Само собой, все это ненастоящее, – пояснила Грета. Она приблизилась, и теперь ее голос звучал тише. – Купол сделан из «умного» стекла. Оно повышает яркость звезд, чтобы человеческий глаз смог увидеть разницу между ними. Сами же цвета реальны. Все остальное, что ты видишь, тоже показано весьма точно, если не считать того, что определенные участки спектра смещены в видимый диапазон, а масштаб некоторых структур изменен. – Она стала показывать знакомые объекты. – Это край большого темного облака в созвездии Тельца, из-за него выглядывают Плеяды. Это волокнистая структура Локального Пузыря. Видишь открытое скопление?

Она подождала, пока я отвечу:

– Да.

– Это Гиады. Вон там Бетельгейзе и Беллатрикс.

– Я впечатлен.

– На то и рассчитано. Такое зрелище стоит кучу денег. – Она немного отодвинулась, и на ее лицо вновь упала тень. – Ты себя хорошо чувствуешь, Том? Похоже, что-то не дает тебе покоя.