Влас подскочил к Марии и затряс её за плечи:

– Да ты что, дура, что ты натворить хотела? Ведь ты чуть было целый род не сгубила! Он-то будет жить-поживать, да жизни радоваться, а ты будешь в гробу лежать. Ты о себе-то подумай, у тебя ещё всё впереди, и муж и дети будут, а ты захотела на тот свет целый род свести. Ты понимаешь, дура, что заканчивая жизнь самоубийством, ты хотела убить целые поколения народу – своих детей, правнуков, праправнуков. Ну, и дуры вы, бабы!

Мария глядела на него, выпучив глаза. Тут вбежали бабы, и, увидев картину, всё поняли.

– Напоите её горячим чаем, а завтра я приду, трав ей принесу успокоительных. Да одну не оставляйте, – велел Влас.

Раздался глухой стук, все обернулись. Это упала на пол Надийка. Влас подскочил к ней, схватил её на руки, и они с Захарихой тронулись к дому. Приехав до избы Захарихи, они уложили девочку в постель, раздели её и обтёрли полотенцем. Вскоре Надийка открыла глаза и слабо спросила:

– Что случилось?

– Ничего, ничего, моя хорошая, – ответил Влас, – Всё в порядке. Ты, бабушка, её чаем с малиной напои, а я сейчас съезжу и привезу для неё трав.

Захариха села возле внучки, не сводя с неё тревожных глаз, щёчки девочки уже порозовели, и она пришла в себя.

– Ну, всё, хватит, как только вернётся Влас, я прямо обо всём с ним поговорю, – решила про себя старуха.

ГЛАВА 15

Морозец стоял крепкий, и дымок из печных труб застыл над деревенскими избами строгими прямыми лентами, все коты попрятались по домам и залегли поближе к тёплому боку печи, а собаки зарылись в жёлтую душистую солому, высунув из конуры один лишь нос и бдили, охраняя свои дворы. Надийка провалялась в постели несколько дней. Она жаловалась на небольшую боль в шее и головокружение. Захариха, как могла, старалась облегчить её немощи, поила травяными чаями с малиновым вареньем, пекла её любимые оладушки. Приходили деревенские бабы, справлялись о состоянии девочки, приносили небольшие гостинцы и как-то странно смотрели на Захариху.

В один из дней, когда Надийка, лёжа в постели, вышивала новую салфеточку, раздался стук в дверь. Захариха пошла открывать и увидела, что пришли гости. На пороге стояла улыбающаяся, довольная бабка Сузгиниха, она перевалилась через порог со своей палкой-помогалкой и громко поздоровалась:

– Добрый день вам в хату! Ну, как вы тут?

– Здравствуй, Сузгиниха! Проходи-проходи, чайку пошвыркаем.

– Попьём, конечно, я вот и вареньица с собой принесла.

За спиной Сузгинихи оказалась ещё одна гостья – это была Глафира.

– О, Глафира, ты? – удивилась Захариха, – Проходи, раздевайся!

– Я, бабушка, можно?

– А то как же, мы всем гостям рады.

Глафира, поцеловав Захариху в щёчки, и наскоро скинув шаль да тулупчик, тут же побежала в комнату к Надийке и принялась её тормошить и целовать:

– Да ты моя хорошая, да ты моя сладкая! Как ты себя чувствуешь? Что с тобой приключилось?

– Да как-то так, тётя Глафира, я не знаю, – Надийка смеялась и уворачивалась от поцелуев.

– Ну да ничего, всё хорошо будет.

Сузгиниха, переваливаясь с боку на бок, вошла вслед за Глафирой, в комнату к Надийке, вся она светилась от удовольствия.

– М-м, предсказательница моя, счастье ты мне принесла, моя девочка!

Надийка хитро заулыбалась.

Захариха в недоумении глядела на старуху, не понимая, о чём идёт речь, и что же она такое вновь пропустила из деревенских новостей.

– Что случилось-то у тебя, Сузгиниха?

– Как что? – улыбаясь, ответила та, – Счастье! Радость большая!

И она начала рассказывать.

– Пришла я домой, развернула Надийкин подарочек, а та-а-ам…

– Ну? – в нетерпении воскликнула Захариха, уставив руки в боки.

– А там красота неписаная! Постельное бельё да рушничок, всё расшитое птичками – ласточками, да незабудочками, да облачками голубенькими, да бабочками. Прям тепло мне стало, будто весна в мою избу заглянула! А я, налюбовавшись, думаю, хм, птички-ласточки, к вести какой-то. Собрала я всё это приданое, да в комод припрятала, до поры до времени. Не прошло и трёх дней – а у меня радость большая! Три года мой сын со снохой ко мне в гости не приезжали, ведь мы в ссоре были, я уж думала и не увижу их никогда больше, а тут приехали! Вот тебе и птички-вестницы, вот тебе и счастье. Вот кого я на новое бельё спать-то, оказывается, уложу, да кому рушничок баской подам утираться! А я-то, старая, помирать собралась, а ко мне внуки на всё лето приедут, теперь не до смерти уж мне! Помирились мы с сыном, слава Богу, всё плохое забыли. Спасибо тебе, Надийка!

Сузгиниха вся сияла от счастья.

– Я же говорила, бабушка, что не время тебе ещё помирать, и что много у тебя ещё добрых событий впереди, – улыбнулась Надийка.

– Ой, а я тебя всё добром тоже поминала, – закивала Сузгиниха, – Вот, подарочек тебе принесла, погляди-ко, понравится ли?

Она достала из корзинки свёрток и подала его девочке. Та развернула его и увидела, что это красивый полушалок – белый, с длинными махровыми кистями, а по всему полю рассыпаны были красные, жёлтые и розовые розы. Надийка внимательно разглядывала узоры, гладила их пальчиком.

– Какой он красивый, спасибо, бабушка!

– Понравился? Вот и славно! Это мне сноха привезла, а я тебе решила подарить, чтобы у тебя тоже от меня радость осталась. Ты мне радость подарила, а я тебе.

– Спасибо, бабушка! – Надийка обняла Сузгиниху.

– Ой, а по деревне говор-то какой идёт, – закачала головой Сузгиниха, – Марию-то вы спасли!

– Марию я к себе пока забрала, – включилась в разговор Глафира, – Дура-девка, что удумала, из-за паразита с жизнью своей покончить.

– И не говорите, бабоньки, – подхватилась Сузгиниха.

– Айдате-ко, гостюшки, чаю попьём, – оборвала разговор Захариха, – Надийка, ты с нами пойдёшь?

– Нет, бабуся, я тут посижу, ты мне карандашик дай.

Захариха поманила рукой, и бабы, поняв, пошли за ней на кухню.

– Вы сильно-то много не рассказывайте, видите, какая она у меня впечатлительная, чуть что, сразу в обморок, – зашептала Захариха, грозя бабам пальцем.

– Так ты нам расскажи, хоть, что тогда произошло?

– Да не знаю я ничего, мы с Власом возвращались с ярмарки, он нас на дороге подобрал, и тут моя Надийка стала говорить, что ей дышать нечем и шейку больно, плохо ей сделалось, ох, и перепугалась я тогда.

Глафира выпучила глаза:

– Так ведь она, выходит, Марию почуяла таким образом? Ведь та и шею себе своротила, и дышать не могла.

– То-то и оно, – ответила шёпотом Захариха.

– Охо-хо, – прижала руку к губам Глафира, – Что ж творится на белом свете? А мой-то Николай вот что сказал, пущай, мол, остаётся Мария с нами насовсем жить. Она на годок всего постарше нашего Ванюшки, сиротка. Может, станет нам отрадой на старости лет. Только я не баяла с ней ещё об том, не знаю, согласится или нет…

– Ну а Влас? – спросила Сузгиниха, – Влас-то что?

– Да что Влас, – ответила Захариха, – Надийка только крикнула ему, мол, гони, дядя Влас, что есть мочи, тот и погнал своего Бурку во всю прыть. Ой, бабы, думала я, мы из саней вылетим с Надийкой, как он гнал, как гнал! А когда приехали, да к Марии в избу вбежали, то всё уже произошло, мы тут же верёвку перерезали и девку вытащили из пе тл и. А Надийка в это время в обморок и упала.

– М-даа, – протянула Сузгиниха, – Пришлый он человек, этот Влас. Кто он такой? Ничего мы о нём не знаем. И говорить-то про него боязно, ведь колдун он.

– Да тьфу на тебя, – отмахнулась Глафира, – Да какой он колдун? Что вы сплетни плетёте? Мужик как мужик. Ну, знает что-то немного, помогает людям, ну, может и есть у него что. Так ведь колдуны они злые. А если бы Влас был плохой, разве делал бы людям добро?