его район, его земля. А он, похоже, здесь и не появлялся. Ведь не появлялся, Санёк? Признавайся!

Абрамяну стало неприятно. Когда убили певца, Александр был начальником отдела, в его обязанности не входило выезжать на каждое происшествие, для этого существовала дежурная группа, затем уже подключались его подчиненные. Подчиненные, а не сам начальник. Забота начальника – организовать работу личного состава, а не преступления раскрывать. Ну да, он действительно не ездил в Успенское, не участвовал в подомовом обходе, не опрашивал людей, и что с того? В его отделе крепкие опера, они свое дело знают, на них можно положиться.

– Да иди ты, – проворчал он. – Начальник, который выполняет за подчиненных их работу, это плохой начальник.

– Ах, ну да, я и забыл, что ты был начальником, а теперь стал совсем большим начальником. Ладно, не дуйся, я шучу.

Татьяна Степановна простодушно и радостно улыбнулась:

– Так что, Сашенька, тебя можно поздравить с повышением?

Хорошая у Коли Губанова мать, простая, добрая, не то что ее сын: так и ищет, где бы уколоть, за какое бы место ущипнуть. Абрамян решил сменить тему, начал расхваливать дом, восхищаться большими окнами и красиво оформленным эркером с многочисленными цветочными горшками, в которых росли ухоженные растения с блестящими широкими листьями.

– Да, это нам сказочно повезло, просто сказочно, – подхватила Татьяна Степановна. – С хозяином дачи Коленька познакомился давно еще, когда в уголовном розыске работал, вот он нам и сдает, причем так задешево, что аж самой не верится. Несчастный человек, всю свою судьбу пропил. А так-то нам бы никогда в жизни такую шикарную дачу не найти. Юрочке раздолье, у него здесь много друзей, они уж сколько лет здесь вместе каникулы проводят.

– Красивые у вас растения, – похвалил Александр, желая сделать приятное хозяйке.

– Это я из Москвы привожу, когда на лето сюда перебираюсь, а то Ниночка упустит: то забудет полить, то перельет, а цветам нужен режим, как и всему живому.

За окном послышались мальчишеские голоса, мелькнули две взлохмаченные головы: одна темноволосая, Юркина, вторая – медно-рыжая.

– Дядя Саша, когда мы поедем?

– Иду, – отозвался Абрамян, вставая из-за стола.

Мальчишки долго и яростно спорили, кто из них поедет на переднем сиденье рядом с водителем, а кому сидеть сзади. В конце концов Абрамян строго наказал обоим залезать назад, прокатил их вокруг поселка, высадил возле губановской дачи, забрал Николая и вырулил на шоссе в сторону Москвы.

– Странные вопросы твой парень задает, – сказал он. – Откуда он таких глупостей набирается? Ты бы проверил, может, на него в Успенском кто-нибудь влияет?

Александр все еще злился на Губанова, но понимал, что нужно о чем-то разговаривать. Не ехать же молча, в самом-то деле!

– Конечно, влияет, – беззаботно отозвался Николай. – Сам знаешь, какая там публика, а пацаны – они все слышат, хоть и не понимают больше половины. Профессора, писатели, ученые, артисты, секретари райкомов. И зря ты так, Саня, вопрос совсем не глупый, просто неожиданный.

Николай принялся пространно рассуждать на свою любимую тему о пользе и необходимости хорошего образования и обширной эрудиции. Абрамян почти не слушал, просто вел машину и радовался, что разговор не возвращается к убийству Владилена Астахова.

На самом деле о раскрытии преступления он рассказал Губанову не все, далеко не все. И кое в чем даже приврал.

Главный подозреваемый, на которого они вышли спустя примерно три недели после убийства, переводчик-синхронист по фамилии Зимовец, в тот вечер находился в обществе супругов Вардаковых, давних друзей покойной Лилии Бельской. Елена и Евгений Вардаковы – артисты цирка, воздушные гимнасты. И именно Александру Абрамяну первому пришло в голову, что исполнителем убийства мог быть не тщедушный очкарик Зимовец, а, например, Вардаков или даже его супруга. Профессия у них такая, что ни в слабости, ни в нерешительности их заподозрить никак нельзя. Воздушные гимнасты в советском цирке – это воля, смелость и отвага, железная дисциплина, упорство в многолетних тренировках, незаурядная сила духа. Зимовец мог и в самом деле находиться дома у Вардаковых, но вот вопрос: оба ли супруга принимали гостя? Не могло ли так случиться, что переводчик мило попивал винцо в обществе дамы, а ее муж в это время смотался в Успенское и сделал свое черное дело? Съездил, вернулся, жена и гость в подробностях пересказали ему, как провели время, и при допросах у следователя Дергунова в показаниях всех троих не нашлось ни малейших разногласий. Зимовца видели и хорошо запомнили соседи, потому что летним вечером во дворе дома до поздней ночи сидела компания с гитарой, пели какие-то модные песенки, переводчик вышел на балкон с сигаретой, перебросился с доморощенными музыкантами несколькими фразами, потом спустился, взял гитару и спел на французском песню из тех, что исполнял Ив Монтан, чем сорвал бурные аплодисменты и молодежной компании, и множества соседей, высунувшихся из окон или стоявших на балконах. Подтверждений – целый ворох. И время подходящее. С такими показаниями привязать Зимовца к даче Астахова было совершенно невозможно. Елена Вардакова находилась в указанное время дома, свидетели помнили, что она тоже стояла на балконе и слушала французскую песенку, аплодировала вместе со всеми и переговаривалась со своим гостем. А вот был ли дома ее муж – осталось неустановленным, но вроде как подразумевалось, что, конечно же, был.

Версия показалась Абрамяну перспективной, и все силы его сотрудников были брошены на отработку Евгения Вардакова. И как раз в этом месте совершили ошибку: увлеклись мужем и совсем забыли про жену. А Елена Вардакова, как неожиданно выяснилось, имела брата, который очень удачно женился на дочке одного из членов ЦК КПСС. Более того, этот брат в свое время ухаживал за Лилией Бельской, чуть ли не любовником ее был, именно он и познакомил сестру со своей возлюбленной. Ну да, это было давно, еще до женитьбы на «удачной» дочке и до романа Бельской с певцом Астаховым, но кто сказал, что старые чувства ржавеют? Отношения закончились, но Лилия и Елена стали подругами и оставались ими до самой смерти балерины. Так что брат Вардаковой вполне мог рассматриваться в качестве…

В общем, мог. Дальше им двинуться не дали. Информация утекла, дошла до нужных ушей, и Александру Геворковичу Абрамяну недвусмысленно дали понять: эту версию необходимо закрыть, работу по ней прекратить и больше никогда не вспоминать. Дело передадут другому следователю, который сделает все, как надо. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы на семью уважаемого и влиятельного члена ЦК пала хотя бы тень подозрений в том, что прямо под боком у такого человека пригрелся убийца, да не просто какой-нибудь, а убийца любимого певца самого генсека. Наверху и без того неспокойно, готовятся большие перемены в силовых структурах, скоро будет принят очень важный указ, идет серьезная битва между кланами, и не нужно давать в руки лишние козыри. Козыри иметь, конечно, полезно, но надо уметь до поры до времени держать их в рукавах. И не следует попусту пятнать имя достойного человека.

Производство по уголовному делу было передано следователю Полынцеву, старому опытному сотруднику, славившемуся высокой результативностью работы. Дергунову дали понять, что причина его отстранения от дела кроется в неудовольствии «самого»: дескать, слишком долго возится, недостаточно усердно расследует. О нежелательности рабочей версии не было сказано ни слова, и Абрамяну было непонятно, догадался Дергунов о подоплеке или нет. Так или иначе, Полынцев все сделает в лучшем виде, генсек останется доволен, руководство тоже, и никто не пострадает. А Дергунов при всех своих бесспорных достоинствах так не сумеет.

Вот на что ушли те самые полтора месяца. Но рассказывать об этом нельзя ни Коле Губанову, ни кому бы то ни было еще. И если Губанов снова начнет тренькать на своей балалайке про то, что Абрамян и его парни работают медленно и неэффективно, придется молча глотать и не оправдываться.

* * *

Николай Губанов

Подъехав к дому, Николай столкнулся с братом и сестрой, выходившими из подъезда. Ни Миша, ни Нина с Абрамяном знакомы не были: в тот единственный раз, когда Саня был в гостях у Губановых, Мишке было шестнадцать, а Нине вообще всего десять, они во взрослом застолье не участвовали. В те годы Губановы еще жили в бараке, комната могла вместить не так много народу, и каждый стул был на счету, каждое посадочное место, так что детей накормили заранее и отправили кого куда.

Нина тут же принялась щебетать и строить глазки симпатичному темноглазому мужчине, сидевшему за рулем. Ну еще бы! Санька и сам по себе хорош, красавчик и сердцеед, а тут еще машина. Ох, Нинка, бить ее некому.