Из-за крыши соседнего дома выползает луна. Я уже говорил, что здесь она похожа на смешливую девушку с короткой стрижкой. Представляю, как эта девушка, улыбаясь в темноте, входит в мою комнату. На ней нет одежды. Совсем никакой одежды, только тоненькая золотая цепочка на правой лодыжке. Полные груди покачиваются в такт шагам, стройные бедра двигаются, словно большие рыбы в воде. На белой коже, чуть ниже плоского живота, темнеет треугольник волос…

— Стоп! — говорю я вслух по-русски. Или по-английски? Какая к черту разница, главное, что нужно остановиться, а то дело зайдет слишком далеко, при том что жриц любви в Москве гораздо больше, чем в любой другой столице мира, достаточно просто зайти в Интернет.

Человек слаб, и я — не исключение.

Ощущаю жажду, встаю, шлепаю босыми ногами по холодному ламинату на кухню. В холодильнике ждет одинокая бутылочка Tuborg. Не бутылка «Туборга», изготовлено на российском пивзаводе, а бутылочка настоящего, датского Tuborg, любимого пива всех мужчин семейства Хаген. Я привез летом из Копенгагена несколько упаковок, но все хорошее когда-то кончается. Сейчас осталась одна, последняя бутылочка.

Ароматное шипучее блаженство стекает мне в горло. В ночном оранжевом небе за окном летит китайский фонарик. Здесь их очень любят запускать влюбленные. Я поднимаю опустевшую бутылочку, словно это ствол какого-то невозможного, фантастического оружия, целюсь через прозрачное донышко в фонарик и «стреляю»:

— Пу!

Фонарик продолжает свой полет. Я улыбаюсь, возвращаюсь в постель.

Мне хорошо.

Лысый двигался быстро. Рита, хоть и шла теперь налегке, едва за ним поспевала. Вокзал запомнился гамом, пестрой толпой, ларьками, магазинчиками и многочисленными указателями. Те, что указывали в сторону метро, лилльский палач промахивал не задумываясь. На Риту мужчина не оглядывался, словно был уверен, что девушка не отстанет и не потеряется.

Они вышли на шумную улицу. Свернули к парковке, утыканной большим количеством иномарок. Возле одной из них, черной, наглухо тонированной, напоминающей гладкую и хищную акулу, палач остановился. Пискнула сигнализация.

Мужчина распахнул багажник, кинул в него Ритину сумку.

— Чего стоишь? Садись, — сказал походя, даже не удостоив ее взглядом.

И Рита полезла в салон. Внутри все было из кожи и похожего структурой на благородный бриар пластика. Почему-то совершенно не пахло машиной. Запах оказался солидный — тонкое сочетание дорого одеколона, кожи, хорошего табака и еще чего-то незнакомого. Завелась черная «акула» тоже неслышно.

Рита пристегнулась. Палач молчал. От этого молчания она почувствовала себя неловко. Машина мягко тронулась с места.

— А я слышала, что в Москве быстрее на метро ездить, — сказала девушка, лишь бы только о чем-то заговорить.

— Вот пусть тот, кто так говорит, на метро и ездит, — бесцветно ответил лилльский палач.

Сказано это было так, что продолжать беседу расхотелось, и Рита замолчала.

Черная акула протиснулась сквозь, казалось, сплошную стену машин и вывернула на широкую улицу. Рита украдкой глянула на мужчину. Тот бесстрастно крутил руль. На лице его не было ни единой эмоции, и это пугало, словно машину вел не человек, а робот.

— Простите, а вас как зовут?

— Пафнутий.

— Как?.. — выдохнула Рита и запоздало прикусила язык.

Палач посмотрел искоса.

— Тебе что, имя не нравится?

— Нет, — совсем смутилась Рита. — Просто…

— Просто звучит по-идиотски, как все придуманное. Правда, Арита?

Он сделал акцент на последнем слове — ее свежеизобретенном псевдониме. Рита потупилась. Палач спокойно следил за дорогой, не обращая на девушку никакого внимания, будто ее вовсе не существовало.

— Николай Александрович меня зовут, — без намека на эмоцию произнес он в пространство. — И отучайся от этих ваших уездных привычек. Всякая сикуха, приехавшая покорять Москву, считает своим долгом выпендриться. Создается впечатление, что самые распространенные имена в России не Маша, Катя, Настя, а Анжелика, Марго, Есения, на худой конец Кармен. Откуда вы это берете?

— Простите, — окончательно стушевалась Рита.

Палач не ответил, и девушка уткнулась в окно.

Москва завораживала.

Когда-то давно, в далеком детстве, отец ездил сюда в командировку и привез Рите набор открыток со столичными видами. То, что она наблюдала сейчас сквозь тонированное стекло, совсем не походило на те фотографии. Это был другой город, другая Москва. Отличная от постановочно сфотографированной десятилетия назад, отличная от той, что показывали по телевизору. Настоящая? Может быть. Но в любом случае живая. Наполненная жизнью. Стремительно несущаяся куда-то. Деловая и озадаченная. Суетливая, хаотичная и от этого немного нелепая. Но за этим внешним хаосом чувствовалась некая упорядоченность. Как в кишащем муравейнике, где букашки бегут куда-то, кажется, без цели и смысла, но при этом у каждого муравья есть цель, а каждое движение имеет смысл.

Машины впереди затормозили, Николай Александрович тоже сбавил скорость, пока акулообразная иномарка не остановилась совсем. Машины теперь стояли со всех сторон. Справа и слева, плотно, наплевав на разметку и рядность. И впереди — насколько хватало глаз.

Палач достал портсигар, выудил коричневую сигариллу, прикурил. Салон наполнился табачным дымом, но дым этот имел благородный оттенок, не раздражал.

— Куришь?

— Нет, — ответила Рита.

Не объяснять же, что не имеет привычки, а только баловалась сигаретами, причем исключительно подшофе.

— Если хочешь, можешь открыть окно, — разрешил Николай Александрович.

— Спасибо.

Машины еле ползли. Наверное, там, впереди что-то случилось. Может быть, какая-то авария или дорожные работы. В любом случае спрашивать об этом Рита не стала. Палач индифферентно задымил весь салон. Наконец включил по-воротник, медленно протиснулся в правый ряд и съехал на узкую почти провинциальную улицу, она вывела на набережную. Здесь было свободнее, и черная акула продолжила рассекать пространство и время, легко и беззвучно, словно призрак.

Они ехали вдоль набережной, потом свернули, запетляли узкими улочками, завертелись, закрутились, утопая в паутине столичных проулков. Наверное, это был центр, потому что дома здесь стояли по большей части старые и невысокие.

Наконец машина остановилась возле дома так называемой сталинской постройки. В Новосибирске таких было не очень много, и жить в них считалось престижным.

— Вылезай. Приехали.

Рита выбралась из машины, притворила дверцу, стараясь не хлопать. Николай Александрович к тому времени уже вытаскивал из багажника ее сумку. Лязгнула крышка багажника, пискнула сигнализация. Лилльский палач, не говоря ни слова, двинулся к дому. В подъезде стояла тяжелая дверь с кодовым замком. Пальцы лысого быстро забегали по клавишам, набивая цифры.