Мы разговаривали обо всем, кроме прошлого. По роду своей деятельности я к такому привык и особо не переживал. Вопросы возникли сейчас, а тогда это только добавляло остроты, создавая атмосферу тайны. А самое главное – получалось, будто прежде никакой жизни не было: ни любви, ни партнеров, ни прошлого. Мы начали жить лишь с момента встречи.

Так было…

Мелисса сидела рядом с отцом, я видел обоих в профиль. Сходство было очень сильным. (Я-то больше похож на мать.) Муж Мелиссы Ральф ходил вокруг стола с закусками. Он типичный менеджер среднего звена, опора Америки. Начищенные ботинки, аккуратная стрижка, твердое рукопожатие и ограниченный интеллект. Всегда энергичен и собран, и хотя не совсем зануда, но чувствует себя хорошо лишь тогда, когда все вещи занимают положенное им место. Кажется, что у меня нет ничего общего с Ральфом, хотя, честно говоря, я не так уж хорошо его знаю. Они с Мелиссой живут в Сиэтле и почти никогда у нас не бывают. И все-таки я никогда не забуду, какой была Мелисса раньше, пока еще не перебесилась. Она тогда всюду бегала с местным хулиганом Джимми Маккарти. Как блестели ее глаза! Как непосредственна она была, как полна юмора – неожиданного, даже парадоксального! Не знаю, что случилось потом, что изменило ее, напугало до такой степени. Говорят, это просто зрелость. Но я не думаю, что возраст может все объяснить. Было что-то еще…

Мелисса (мы всегда звали ее Мел) подала мне знак глазами. Мы отошли и сели в углу. Я сунул руку в карман и дотронулся до фотографии Кена.

– Мы с Ральфом утром уезжаем, – сообщила она.

– Что-то вы быстро.

– Что ты хочешь этим сказать?

Я молча пожал плечами.

– У нас дети, у Ральфа работа…

– Понятно. Спасибо, что приехали.

Она возмущенно закатила глаза:

– Ну как ты можешь!

Могу. Оглянувшись, я посмотрел на Ральфа. Он сидел с отцом и Лу Фарли, поглощая какой-то особенно пышный гамбургер. Из уголка рта у него свисала капуста. Наверное, мне следовало бы извиниться, но я не сумел.

Мел была старше всех нас, на три года старше Кена и на пять старше меня. Когда Джули нашли убитой, она просто сбежала. Именно так. Взяла мужа с ребенком и рванула через всю страну. Ее, в общем, можно было понять. Но я до сих пор кипел от гнева, не в силах смириться с тем, что воспринимал как предательство.

Я вспомнил о фотографии в кармане и внезапно принял решение.

– Я хочу тебе что-то показать.

Мне показалось, Мелисса вздрогнула, как будто ожидая удара, но это могло быть лишь отражением моих собственных чувств. Я пристально посмотрел на сестру. Эти обесцвеченные локоны до плеч, по-видимому, нравились Ральфу, но ей совершенно не шли.

Мы подошли к двери, ведущей в гараж. Я снова оглянулся: мой отец, Ральф и Лу Фарли по-прежнему сидели вместе. Мел посмотрела на меня с любопытством. В гараже стоял ледяной холод. Бетонный пол был завален ржавыми банками от краски, заплесневелыми картонными коробками, бейсбольными битами, старыми покрышками и прочим барахлом. Словно здесь произошел взрыв. Мусор покрывал толстый слой пыли. С потолка, к моему крайнему удивлению, еще свисала веревка. Когда-то отец подвесил на ней теннисный мяч, чтобы я мог тренировать удар.

Мелисса не сводила с меня глаз. Как ей об этом сказать?

– Мы с Шейлой вчера разбирали мамины вещи… – начал я.

Ее глаза сузились. Я собирался расписать в красках, как мы сортировали содержимое ящиков, рассматривая газетные вырезки и программы любительских спектаклей, где играла мама, и наслаждаясь старыми фотографиями – «Помнишь короля Хусейна, Мел?» – но не сказал ничего. Вместо этого я полез в карман, выдернул оттуда фотоснимок и сунул ей в лицо.

Много времени не потребовалось. Мелисса резко отвернулась, как будто фотография могла ее обжечь. Она судорожно втянула воздух и сделала шаг назад. Я двинулся к ней, но сестра подняла руку, останавливая меня. Когда она снова подняла взгляд, ее лицо было совершенно непроницаемым: ни удивления, ни боли, ни радости – ничего.

Я снова показал снимок. На этот раз она даже не моргнула.

– Это Кен, – тупо проговорил я.

– Я вижу, Уилл.

– И это все, что ты можешь сказать?

– А что ты ожидал услышать?

– Он жив. И мама знала это. Фотография была у нее.

Молчание.

– Мел…

– Я поняла. Он жив.

Ее реакция – вернее, отсутствие таковой – поразила меня до глубины души.

– Что еще? – спросила Мелисса.

– Что… Ты в самом деле ничего не хочешь больше сказать?

– А о чем тут говорить, Уилл?

– Ах да, я забыл – тебе надо возвращаться в Сиэтл.

– Да. – Она сделала шаг к двери.

Гнев снова овладел мной.

– Скажи мне кое-что, Мел. Тебе помогло бегство?

– Я не убежала.

– Врешь.

– Ральф получил там работу.

– Ну да, конечно…

– Ты не имеешь права меня судить.

Было время, когда наша компания часами играла в бильярд в мотеле возле мыса Код. Один раз Тони Боноза начал грязно проезжаться насчет Мел. Я вспомнил, как покраснело тогда лицо Кена и как он налетел на Бонозу, хотя был на два года младше и на двадцать фунтов легче.

– Кен жив, – повторил я.

– И что ты от меня хочешь? – В ее голосе прозвучала мольба.

– Ты говоришь так, будто это не имеет значения.

– Я не уверена, что имеет.

– Что, черт побери, ты хочешь этим сказать?!

– Кен больше не имеет отношения к нашей жизни.

– Ты не можешь говорить за всех нас!

– Хорошо, Уилл. Он не имеет отношения к моей жизни.

– Он твой брат.

– Кен сделал свой выбор.

– И что, теперь… для тебя он умер?

– А разве это было бы не лучше? – Она закрыла глаза и покачала головой.

Я молчал.

– Может быть, я и сбежала, Уилл. Но ведь и ты тоже. Какой у нас был выбор? Или нашего брата нет в живых, или он жестокий убийца. В любом случае, для меня он умер.

Я снова посмотрел на фотографию.

– Он не обязательно виновен, ты же знаешь.

Мелисса подняла глаза – передо мной снова была старшая сестра.

– Перестань, Уилл. Не обманывай себя.

– Он защищал нас, когда мы были маленькими. Переживал за нас. Любил нас.

– Я тоже любила его. Но и не питала иллюзий насчет него. Он был склонен к насилию, Уилл, и ты это знаешь. Да, Кен дрался за нас. Но не потому ли, что ему это нравилось? Тебе ведь известно, что он был в чем-то замешан.