и головы лучших быков. Тореро тоже иногда гибнут. Быков в исключительных случаях милуют, чтобы выпустить на следующий бой. Но обычный расклад в пользу человека.

Я против запрета корриды. Вместе с корридой исчезнет и все племя бойцовских быков. Останутся только животные с грустными глазами, которые покорно идут на помост бойни. Когда они идут, знают, что это конец. Бойцовские быки тоже знают, что ничего хорошего их на арене не ждет. Они идут не выигрывать битву. Они в нашем мире как последние самураи, чья империя рухнула. Испанцы хотят, чтобы бык бился до конца, потому что каждый испанец в душе и бык, и тореро.

Если вы едите говядину, должны представлять, откуда она берется. Я ем. С друзьями мы ездили на машине в горы, меня накормили бычьими хвостами. Фирменное блюдо ресторана. Изначально традиционная еда пастухов. Когда быка забивали, его съедали целиком. Это почти религия.

Не надо делать из испанцев вегетарианцев.

Меня как будто изматывает необходимость дописать эту историю. Как будто быть не собой. Как будто проще себя прожить в другом и нравиться себе в другом. Ну не бред?

— По-настоящему ты меня полюбишь, когда меня не будет. Все женщины такие. Даже Джульетта из драмы шекспировой.

— Джульетта тоже умерла.

— На самом деле все живут дальше.

В девочках рано проявляется женщина. В мальчиках мужчина. Насколько по-другому девочка делает простые вещи: берется за ручку двери, держит сумочку, завязывает платок, прикладывает палец к губам «Секрет, только никому не рассказывай». Мальчик ничего еще не понимает, но уже скачет вокруг на лошадке, дерется с кустами палкой, отнимает у девочки воздушный шарик «А вот сейчас его лопну, и ты ничего не сделаешь».

Герои растут, сюжет повторяется.

В детстве мы с Натали лазили по крышам сараев. Нашли прошлогоднее осиное гнездо, большой бумажный шар с сотами. Когда мы оторвали эти дурацкие соты, на крышу залезли незнакомые мальчики. Не из наших дворов, чуть постарше.

— Эй, малые! Что забыли на нашей крыше?

— Это не ваша крыша.

— Может, это мой сарай! И гнездо мое.

— Угу, и все дохлые осы.

— Малая, не вникла, что сказал? Гнездо отдай.

— Не отдам.

Мы сидим наверху, метрах в трех над землей, залезли на каком-то узкий карниз.

— А если я тебя ножичком?

Показывает перочинный ножик.

— Нашел чем пугать. Вниз не упади.

— Ну ты такая, не рева-корова.

— Сам корова.

— Давай руку, помогу спуститься.

— Я сама.

— Давай хоть ваш осиный шар подержу.

— Хитренький какой. Заберешь.

— Да зачем он мне?

Незачем. Он неловко помогает мне слезть. Простой мальчик, из рабочей семьи. Я живу в сталинке и у нас есть машина. Я отличница в английской школе. Натали отдали в музыкальную и она уже ненавидит пианино всей душой. Мальчики, видимо, из 33-й, с плохой репутацией. Кого выгоняли из наших, как бесперспективных, отправляли в 33-ю. Но руки у нас поцарапаны одинаково, и мы лазим по одним крышам.

Пройдет много лет. Во взрослом мире кожа женщин будет похожа на шелк, а мужчин — на бархат, волосы женщин будут пахнуть шерстью, мужчин — деревом и зерном, любовь женщин будет пахнуть бергамотом, мужчин — мускусом. Мы многое будем делать по-разному. За исключением невозможного.

Разные люди будут появляться в нашей жизни. Кто-то мимолетно коснется, кто-то толкнет, с кем-то вспыхнет и взовьется искра, кто-то подарит тепло. Со многими вам будет интересно будет говорить. С немногими будет хорошо вместе молчать. Сюжет невозможного будет повторяться.

Передо мной рассказ. Определенно подходит в канву этой истории. Привожу целиком. Ставлю кавычки, потому что рассказчик другой:

«Сегодня был первый по-настоящему весенний день. Пригрело солнце, на набережную вылезли отяжелевшие за зиму бледнолицые обыватели, щурясь и расплываясь в улыбках. Как-то за городом я наблюдал, как на солнце грелась мышь. У нее было такое же беспечное выражение лица. Она сидела под деревом, закрыв глаза и подняв мордочку вверх. Мышь наслаждалась лаской солнечного луча и ничего не замечала. Окажись рядом кошка, идиллии пришел бы конец. Но мыши в этот раз повезло.

Я шел по набережной, распахнув пальто, мимо проносились велосипедисты и роллеры. Все скамейки были заняты. Среди мусора, намытого ручейком талой воды, я увидел синюю зажигалку. В какой-то момент, когда я проходил мимо, луч отразился под нужным углом и она ярко блеснула.

Не знаю, почему меня это взволновало. Всего лишь одноразовая зажигалка, в которой закончился бензин. Я прошел до моста, перешел на другой берег. Мне стало грустно и тревожно. Вся радость весеннего дня вдруг улетучилась. Дело было в синем куске пластмассы, но никакого воспоминания, никакого рационального объяснения этой перемены я найти не мог.

Крикливые чайки кружили над прибрежной полосой, выпрашивая подачки. Мужчина с мальчиком запускали воздушного змея, похожего на фантастическую разноцветную птицу. С этой стороны было ветрено. Чайки зависали в потоках воздуха, соревнуясь друг с другом, похоже, им нравилась эта игра.

Сквозь прошлогодний сухостой пробивалась молодая трава, местами анемично светились желтые, белые и сиреневые первоцветы. Я всегда любил приход весны и все ее первые приметы. Еще не распустились листья, еще холодные ночи, но в природе уже разлита нежность, и в крови неистово бурлит предчувствие новой жизни. Можно долго и просто так, бесцельно идти навстречу солнцу. Сквозь городскую грязь, суету, вонь, гудки автомобилей, минуя светофоры и перекрестки.

Весна везде прекрасна. Даже наши безобразные засранные города преображаются в подобия сувенирных открыток. Даже бездомные с тележками и потертые мужики, допившиеся до состояния амеб, кажутся наемными актерами на залитой светом сцене, и обтянутый леггинсами зад толстухи мысленно перестаешь называть пердильником. Даже некрасивые дебютантки офисного планктона порхают волнующе, и младенцы орут не так истошно, как в другое время года.

И тут я увидел легкомысленную стерву. Высокую, тонкую, сродни той негритянке, встреченной в Латинском квартале. Покачиваясь на каблуках и виляя задом, она сама была как лейтмотив этих джазовых задворок. Как прекрасная чувствительная черная струна. Я просто шел за ней, совершенно позабыв о навязанной мне спутнице, которой взялся показать город. Негритянка скрылась за дверью, и только тогда я услышал, что говорит моя спутница. Ну и черт с ней.

Стерва шла мне навстречу. Я внутренне подобрался по мере того, как расстояние между нами сокращалось, и заранее приготовился огрызнуться на ее презрительный взгляд. Что я ей, как не зажигалка из кучи мусора? Мы поравнялись, наши глаза встретились, она чуть заметно улыбнулась. Мы оба чуть замедлили шаг… и ни один не остановился. Я не пошел за ней. Я уверен, что она не оглянулась.