— Поняла, — ответила Настя. — Стой! — Алла замерла на месте. — А ты любишь вареники с вишней, пампушки с медом, блинчики с ливером или домашние сибирские пельмени?

— Я в жизни ничего похожего не пробовала, — растерялась владелица роскоши, но, быстро обретя былую наглость, заявила: — Вот и приготовь что-нибудь из этого на ближайший ужин. Кстати, ужинаем мы все в разное время. Начиная с восьми вечера и до глубокой ночи. Но тебе будет не трудно лишний раз разогреть, ты ведь не приходящая прислуга в отличие от других.

Подпустив шпильку, она захлопнула дверь. Фигуры на шахматном поле были расставлены, позиции определены. Я — королева, ты — пешка, и не дай тебе Бог стать проходной. Пора приниматься за работу.

Если бы не двухмесячное пребывание в столице, Настя сейчас очень долго ломала бы голову над этим щемящим душу техническим прогрессом. А так она довольно уверенно залила в посудомоечную машину моющее средство, засунула в него первую порцию грязных тарелок и включила чудо немецкой фирмы «Bosch».

К вечеру трехкамерный холодильник ломился от простой, но вкусной еды, квартира блестела, ковры манили своей чистотой, а ноги и руки у Насти гудели.

Лежа в кровати, Настя перебирала в голове бесконечный список того, что она должна делать и чего не должна. На что имеет право, а о чем не смеет и мечтать.

Итак: она должна наводить порядок во всех комнатах, за исключением кабинета, спортзала и спальни Станислава Дмитриевича. Тот, по словам Аллы, терпеть не мог, когда копаются в его вещах. Она должна: отвечать на телефонные звонки, вытирать пыль, пылесосить ковры, скрести ванные комнаты, сортировать белье в прачечную, закупать продукты и готовить ужин. Она не должна: приближаться к письменному столу Д.В., читать какую-либо документацию, письма, уходить без уведомления из дома, заводить шашни с шофером, приводить сюда посторонних и давать им номер телефона. Она имела право пользоваться книгами, имела право на выходной и не имела права высказывать собственное мнение в присутствии чьих бы то ни было гостей. Последнее не очень беспокоило. Вряд ли кто-нибудь из приглашенных станет интересоваться ее мнением. А высказывать суждение по тому или иному вопросу без того, как к тебе обратились, во все времена считалось плохим тоном. Так, во всяком случае, ее учили.

Для того чтобы навести идеальный порядок в квартире Градских, Насте пришлось скрести, чистить и мыть с восьми утра и до восьми вечера целую неделю, после стало легче. Она, что называется, поймала ритм. У нее даже появилось свободное время, и Настя с толком для себя его использовала: записалась на трехмесячные курсы референтов-переводчиков. Курсы считались хорошими, обещали «заняться вашим трудоустройством» и находились в центре на Чистых прудах. Обошлись они Насте на треть дешевле, чем остальным. После собеседования и тестирования девушке сообщили, что с ее уровнем знания языка ей нечего делать в языковой подготовительной группе. А вот компьютерные программы и делопроизводство необходимо освоить, если она хочет устроиться на выгодное место. Настя очень даже хотела, поэтому три раза в неделю — во вторник, пятницу и воскресенье — отправлялась на двухчасовые занятия. А когда в квартире Градских никого не было, девушка бессовестно грешила — включала компьютер Аллы, которым та практически не пользовалась, и изучала Word, а заодно и факсимильную технику. За прошлый месяц она уже научилась вставлять внутрь факса рулон бумаги и поняла, как работает копировальный аппарат. Иногда Настя баловала себя и присаживалась к роялю, но это случалось редко. И вообще, жизнь была замечательной, если бы не напряженные отношения с дочкой такого милейшего человека, как Д.В. С Аллой Насте никак не удавалось найти общий язык. Их отношения с первого дня можно было охарактеризовать, как «тихую конфронтацию». Аллочка то играла в подругу, то изображала капризную хозяйку.

Вот и сейчас, когда Настя стояла у плиты и занималась сырным суфле, дочка Д.В. сидела на стуле и мешала ей своими разговорами — сегодня она выбрала для себя роль задушевной подруги.

— Тебя как в детстве называли родители? — спросила Аллочка. Она даже не удосужилась застегнуть наброшенный на плечи халатик. В просвете мелькало ее золотистое соблазнительное тело и прозрачный треугольник от трусиков. А ведь в любую минуту на кухне мог появиться водитель Миша, который уже вернулся в квартиру, доставив Д.В. на рабочее место.

— Так как — солнышко или рыжик? — пристала Алла, болтая голой ногой.

— Намекаешь на мой семафорный цвет? — засмеялась Настя, натирая на терке сыр.

— Не намекаю, а говорю открытым текстом.

— Не угадала, «морковкой» меня звали.

— Морковкой?! Сразу видно, что тебя любили. Только любящие родители могут придумать своему чаду такое премиленькое имя.

Насте послышались завистливые нотки, но она подумала, что это ей показалось, потому что, обернувшись, она увидела на круглом кукольном лице саркастическую ухмылку.

— А тебя, можно подумать, не любят?

— Почему же? Любят — каждый по-своему. Стасик, например, в порыве нежности величает меня королевой Хаоса. Но речь сейчас не обо мне, а о тебе.

Настя разбила несколько яиц, отделила желтки и начала вручную взбивать белки в фаянсовой миске.

— Вот скажи, что это ты крохоборничаешь? Живешь на всем готовом, могла бы купить себе парочку сносных тряпок. А то на тебе черная кофточка или коричневое платьице — вещички, конечно, миленькие, но морально устаревшие.

— А ты хочешь, чтобы я готовила и убиралась в туалетах от Картье или от Живанши, окутанная облаком Кристиана Диора.

— О! Какие глубокие познания. Не зря несколько месяцев залетная красавица гуляла по Москве.

«Гуляла по Москве»! Настя сурово поджала губы. Вот именно этого ей больше всего и хотелось, просто погулять по прекрасному городу. Она так и не узнала белокаменной толком — витрины, супермаркеты, рынки, химчистки, курсы — вот то, с чем ей приходилось сталкиваться каждый день. А где же старинные улочки, где музеи с известными на весь мир картинами, концертный зал с классической музыкой, церкви с их величественным убранством — где все то, что она так мечтала увидеть? А глубокие познания о туалетах и искусстве макияжа нижневартовская домработница почерпнула из каталогов, в изобилии разбросанных в комнате Аллочки, да из ее забитых платьями, костюмами, пиджаками, свингерами и шубами двух бездонных платяных шкафов, которые ей приходилось разбирать.

Настя подавила рвущийся наружу вздох и, добавив молока к маслу и муке, все хорошенько перемешала.

— Отец вроде бы не скупой, отвалил тебе 250 долларов в конце месяца, — гнула свою линию хозяйская дочка, забрасывая в алый ротик арахис из вазочки. — Куда же ты первую зарплату пристроила, если не на тряпки?

— Часть денег заплатила за курсы, остальное — отослала родителям. У нас ведь зарплату не так регулярно выдают.

— Как трогательно. Хотелось бы разреветься, да, боюсь, тушь потечет.

— Надо было воспользоваться «Макс фактор», рекламируемой по всем каналам, а не «Волюмиссим», — осадила Настя своенравную девицу.