Алексей Евсеич прошагал в другой конец кабинета, развернулся, подошел к календарю на стене, он показывал двадцать девятое сентября, и спросил:

– Что надо сделать, чтобы первого открыться?

– Разгрузить товар… – почти шепотом произнес Антон Ильич.

– Ну так разгрузи! – взревел Алексей Евсеич.

– Пехлюван-бей…

– К черту Поливан-бея!! Пусть едет домой! Он мне только мешает тут! Я под него пятерых людей держу, зарплату им плачу, между прочим! А он мне палки в колеса вставляет!

На столе загорелась кнопка вызова из приемной.

– Да?

– Алексей Евсеич, итальянцы ждут в конференц-зале.

– Иду.

Алексей Евсеич оправил пиджак, взял со стола кое-какие бумаги, Антон Ильич при этом поднялся, как бы на прощание, но тот, не проронив больше ни слова, ушел.

Стук за окном заставил Антона Ильича очнуться. Это первые тяжелые капли дождя ударяли в стекло. На улице потемнело, невдалеке послышались раскаты грома.

Решительным шагом Антон Ильич прошел мимо секретарш в приемной Пехлюван-бея и без стука открыл дверь в его кабинет. Пехлюван-бей, в это время упражнявшийся в расчетах на калькуляторе, недовольно вскинул брови, но, увидев Антона Ильича, сдвинул губы в приветственной ухмылке и жестом пригласил присесть.

Антон Ильич, не обращая внимания на приглашение, приблизился к нему, поднял правую руку с вытянутым указательным пальцем и, тряся им в воздухе, неожиданно громко произнес:

– Я сейчас же звоню на склад! Сейчас же! Пусть разгружают сегодня! Сейчас! Я сам прослежу!

Пехлюван-бей смотрел снизу вверх, рот у него открылся, лицо выражало непонимание.

– Первого мы открываемся! И точка! Хватит уже! Заждались!

Глаза Пехлюван-бея испуганно заморгали, он что-то пробормотал по-турецки, тихо, почти про себя, на что Антон Ильич, будто поняв сказанное, взвился и затараторил еще быстрее:

– А я скажу тебе, почему! Я все тебе скажу! Пока ты тут сидишь как надутый индюк, мы аренду платим! За пустой зал! Да у нас по всему городу реклама висит!! Это Москва! Это тебе не Турция! Ты хоть представляешь, сколько это все стоит?! Ты счета видел? Ты видел, сколько мы платим, я тебя спрашиваю?!

За окном яростным ливнем обрушился дождь, в небе клокотало и гремело, Антон Ильич говорил все громе и громче, стараясь перекричать непогоду, и фигура его, нависшая над Пехлюван-беем, выглядела угрожающе.

– Я тут два месяца корпел, все организовал, все устроил! А ты приехал и рожи корчишь! Это ему не так! То ему не то! Людей понабрал, портфель ему нести! Тьфу! – Антон Ильич в сердцах плюнул, не сильно, конечно, однако обдал Пехлюван-бея слюной. Тот как будто и не возражал и защититься не пытался. Антон Ильич двинулся к выходу, у двери еще раз обернулся, вновь воздел палец к небу и изрек:

– Эксплуататор!

Так как дверь оставалась открытой, эту сцену наблюдали обе секретарши Пехлюван-бея, водитель Василий, бог знает, почему оказавшийся здесь, Людочка и еще несколько сотрудников, сбежавшихся на редкостный шум. Антон Ильич, все еще взвинченный и грозный, прошел, ни на кого не глядя, в свой кабинет и захлопнул за собой дверь. Вслед за ним преданно прошагали Людочкины каблучки.

Выждав четверть часа, Людочка аккуратно постучала в кабинет и тихонько вошла. В руках у нее был поднос с кофе и бутербродами.

– Α-a… Людмила Григорьевна, благодарю вас, как нельзя кстати, – Антон Ильич, сидевший в задумчивости, подперев голову руками, отнял ладони от лица и чуть оживился. Людочка встала напротив, наблюдая, как он с удовольствием взялся за еду.

– Вы не переживайте из-за Пехлюван-бея, – произнесла она мягко. Антон Ильич встрепенулся и перестал жевать.

– Вы думаете?

– С ним все в порядке. Он уже ушел.

– Как ушел? Куда?

– Не знаю. Оделся и пошел. Василий его отвезти хотел, но он отказался.

– Ну тогда пусть Василий отвезет меня, – сказал Антон Ильич, возвращаясь к бутербродам.

– На склад?

– Именно. Хочу, чтобы там сегодня же начали разгружать контейнер.

– Они уже разгружают, Антон Ильич.

– Уже? Кто ж им приказал?

Людочка заулыбалась.

– Ах, Людмила Григорьевна, вы чудо! Что же мне тогда, не ехать?

– Конечно, нет. Езжайте домой, отдохните. Завтра все уже будет в салоне, туда и поедете.

– Да, пожалуй, вы правы.

В кабинет постучали. Людочка по-хозяйски без спешки подошла к дверям и, не давая стучавшему войти, вышла сама и прикрыла за собой дверь. Через минуту в кабинет просунулась голова Василия.

– Антон Ильич! Машина готова!

– Да ну! Уже забрал? – Обрадованный, Антон Ильич даже приподнялся из-за стола.

– Уже, уже, – улыбнулся Василий. – Подогнать? – Антон Ильич закивал головой. Потом встал, вытер рот салфеткой, взял портфель и нетерпеливо стал спускаться вниз.

«Ауди» темно-фиолетового цвета, длинная, благородная, представительная, сверкающая на мокром от только что прошедшего дождя асфальте, стояла, будто живая, соскучившаяся по езде, готовая взвизгнуть шинами и полететь. Антон Ильич, счастливый как дитя, провел рукой по отполированному капоту, по сияющим, вычищенным от пыли кольцам, уселся за руль и завел мотор.

– Гюн айдын! – раздалось вдруг.

От неожиданности Антон Ильич замер.

– Гюн айдын! – настойчиво повторили вновь, словно кто-то ждал от него ответа.

Антон Ильич нажал кнопку, достал из магнитолы диск и уже хотел кинуть его подальше в бардачок, но передумал и жестом подозвал Василия, стоящего на ступеньках офиса.

– Что-нибудь не так, Антон Ильич? – забеспокоился тот, бегом спускаясь к машине.

– На, выбрось это, – Антон Ильич отдал Василию диск, затем достал из бардачка книгу с надписью «Учимся говорить по-турецки» и еще несколько дисков в упаковке.

– То есть как, выбрось, это ж новое все, Антон Ильич, – тараторил Василий, – это ж учебник, может, пригодится еще…

– Мне не пригодится.

– Ну так девочкам, может, отдать, они ж вроде тоже учили что-то там…

– Ну девочкам и отдай.

Антон Ильич нажал на газ, машина послушно тронулась с места, выплыла со двора и понеслась, гулко набирая скорость, по широкой дороге столичного проспекта.

Самолет пошел на снижение. Из иллюминаторов открывался изумительный пейзаж, достойный кисти художника: безбрежным океаном раскинулись плотные жемчужно-серые облака, лучи восходящего солнца искрились на ледяной глади, высвечивая очертания облаков то нежно-розовым, то лиловым светом. Вскоре самолет погрузился в самую пучину серо-сиреневой массы, и солнце на миг исчезло, но тут же засияло вновь, просвечивая насквозь ставшие теперь легкими и перистыми облака, между которыми кое-где проглядывалась темная зелень степей.