Груздева вскочила и указала на Шурупову дрожащим пальцем.

– Я? Подбросила? – возмутилась та. – Вот интересно: как и когда?

– Не имею понятия. Я показала тебе флакон. Вместе с запиской Сергея, которую я вырвала из судового журнала. Ты ж сама настояла на том, что должна иметь эти вещи. Как законная жена. И забрала.

– Клевета и наглая ложь.

– Я христианка и всегда говорю правду.

– Но порой о чем-то умалчиваете, мягко возразил Пилипенко. – Я одного не пойму: как же это можно проникнуть в гостиницу, пройти незамеченной, попасть в ваш номер? И подбросить флакон.

– То-то и оно! – вставила Шурупова.

Она развернулась на диване, усевшись вполоборота к Груздевой, почти спиной к ней.

Пилипенко задумался. Вдруг лицо его просияло. Он тихо щелкнул пальцами. Сказал бодро:

– А теперь позвольте представить вам еще одного человека. Лейтенант! Очередь за объектом номер два.

Лейтенант Клюев встал и вновь распахнул дверь. Часовой впустил в помещение редакции Киллера, закованного в наручники.

– Этот человек подозревается в покушении на заказное убийство, – объявил Пилипенко.

Киллер оглядел присутствующих, вдруг улыбнулся.

– Здравствуйте! – воскликнул он, обращаясь к кому-то.

Груздева, Шурупова и Бакунин разом вскинули головы. Киллер явно смотрел на одного из этих людей, но никто из них не подал вида, что узнал его.

– Кому ты это сказал? – спросил следователь. – Ты узнаешь кого-либо?

Киллер, широко улыбаясь, протянул обе руки, сцепленные в браслеты.

– Вот эту красивую женщину.

– Какую из двух? Здесь все женщины красивые.

– Да вот. Ту, что сидит слева. Мы ехали в одном купе из Одессы.

– Впервые вижу этого человека! – с негодованием воскликнула Шурупова.

– Не сомневался, что вы сделаете именно такое заявление, – сказал ей Пилипенко и повернулся к киллеру. – Ты не ошибаешься? Ты ж всю дорогу бухой был.

Улыбка на лице киллера погасла.

– Если мне удастся выкарабкаться из этой истории, – сказал он, – клянусь: ни капли больше в рот не возьму!

– Это правильно, – с деланным одобрением сказал Пилипенко. – Я вот например, уже полгода, как курить бросаю.

– Честно слово! Я и правда – плохо помню, что было в поезде.

– Вот видите! – чуть ли не крикнула Шурупова.

– Но вас я помню, – продолжал киллер. – Как женщину...

– Что-о? Уберите этого помешанного!

– В смысле, красивую женщину. Соседку по купе.

– Ты разговаривал с нею? – быстро спросил следователь.

– Да, конечно!

– Ты дал ей свой телефон?

Лицо Киллера изобразило страдание.

– Не помню. Я совсем не помню, о чем разговаривал.

Пилипенко обратился к Шуруповой:

– Светлана Викторовна, а вы-то трезвой в этом поезде ехали?

– Да за кого вы меня принимаете?

– Тогда вы должны помнить, кто был с вами в купе.

– Люди какие-то, – пожала плечами Шурупова. – Я не приглядывалась. У меня вообще плохая память на лица.

Она пристально посмотрела на Киллера. Проговорила:

– Возможно, он и вправду был в купе.

– Да точно был! – весело воскликнул киллер. – Бухой – не бухой, но вас-то я помню.

– Да все вы на одно лицо! – не глядя, парировала Шурупова, затем обратилась к следователю: – Наверное, это все же был он. Но никакого телефона он мне не давал. И я ничего не записывала, можете проверить мой аппарат.

Она достала из сумочки мобильный телефон – дорогую, стильную модель – и протянула следователю.

– Я ведь замужняя женщина! – с возмущением сказала она и добавила: – Была...

– Хорошо. Я вам верю, – сказал Пилипенко. – Телефона вы не записывали. А адрес?

– И адрес тоже!

Пилипенко посмотрел на киллера:

– А ты знал заранее адрес, по которому будешь проживать в Ялте?

– Конечно! Я ведь всегда стою в этой халупе в Аутке, у одной и той же хозяйки, чуть выше домика Чехова. Там даже ручей по участку течет тот самый, который затем течет...

Пилипенко поморщился, ткнул ладонью в сторону Киллера:

– Не надо географии.

– ...по участку великого писателя... – никак не мог остановиться киллер.

– Да хватит за литературу, сказали ж вам! – рявкнул на него Жаров.

– Молчу, – ответил киллер и картинно застыл в покорности.

– Заметим эту деталь, – сказал следователь. – Наш неудачливый киллер знал адрес своего будущего проживания. Он мог сообщить его Шуруповой в поезде. Что он и сделал, между прочим. А вы воспользовались информацией, чтобы подбросить этому нетрезвому человеку пистолет. Даже в бесчувственную руку ему вложить, чтобы отпечатки оставил. Это ваш след вязала служебная собака, а не его. Так и привела нас к халупе.

– Какой пистолет? – возмутилась Шурупова.

Пилипенко посмотрел на нее, как казалось, с искренним изумлением.

– Да браунинг! Тот, из которого вы стреляли в девушку.

– Зачем мне было стрелять в девушку?

– А вот это я спрошу у самой девушки. Таня, как вы думаете? Была ли какая-то причина у нее вас убивать?

Груздева отодвинулась от Шуруповой на самый край дивана.

– Понятия не имею, – сказал она. – Не из ревности же?

– Вот именно! – подхватила Шурупова. – Какая может быть ревность, если моего мужа уже не было в живых?

– Вопрос. А вы знали об этом на тот момент?

Шурупова хотела что-то сказать, но вдруг закусила губу.

– Да нет. Тогда еще не знала.

– А когда вы об этом узнали?

– От вас и узнала. На следующий день.

– Значит, мотив ревности не снимается. Впрочем, это не так уж и важно: знала ты о том, что муж уже убит или нет. Не ревность, так месть. Но мотив у тебя был другой. Ни месть и не ревность.

– Вы мне не тыкайте! – возмутилась Шурупова.

– А я всегда на ты с убийцами, – миролюбиво произнес Пилипенко. – верно, Бакунин?

Тот слабо улыбнулся в ответ.

– В чем вы меня обвиняете? – ледяным голосом спросила Шурупова. – Я буду говорить только в присутствии адвоката. Я больше ни слова не скажу. И почему я до сих пор здесь сижу?

Она попыталась встать, но к ней подошел лейтенант Клюев и многозначительно замер, склонившись над нею, словно вопросительный знак.