– Ты что же, как Пуаро – уловил запах горького миндаля в стакане?

– Положим, «Массандра» и так попахивает конским миндалем. Дело в том, что тут наличествует предсмертная записка.

Жаров подошел и тоже склонился над столом. Пустой бокал лежал на боку, уткнувшись в ополовиненную бутылку вина. Посередине стола белел лист бумаги.

«Нет больше сил это терпеть. Я ухожу из жизни добровольно. Никого прошу не винить в моей смерти. Прощайте, друзья! Свидимся в другой жизни. Прощай, жена! Если придут, то скажи им, что взять с меня было нечего».

– Ушел, стало быть, от кредиторов, – сказал Пилипенко.

– Это первое, что приходит в голову, – проговорил Жаров. – Возможны и какие-то другие трактовки.

Жарова поразил не сам текст записки – нечто подобное он уже видел не раз, разъезжая с оперативниками по Ялте и окрестностям. Предсмертное послание Шурупова было написано простым карандашом, а в самом листе без труда можно было узнать вырванную страницу из судового журнала. Пилипенко также был озадачен.

– Вряд ли самоубийца взял чистую страницу про запас, – сказал он. – Скорее всего, записка была написана еще на борту. Покидая яхту, он взял листок с собой. Это и видно: похоже, что бумага была сначала сложена, потом разглажена.

Трогать листок было нельзя до прихода эксперта, и Жаров нагнулся, рассматривая его.

– Что же это получается? – проговорил он, распрямившись. – Человек решает свести счеты с жизнью прямо на своей яхте. Пишет записку в судовом журнале. Внезапно что-то мешает ему. Он вырывает из журнала листок, сворачивает и кладет в карман. Торопливо пишет в журнале о том, что нечто здесь и повсюду, нечто преследует его. Спасаясь от чего-то ужасного, надувает лодку и мчится к берегу. Арендует квартиру. Живет здесь три дня. Затем исполняет свой план, используя ту же самую записку. По-моему, так не бывает.

– Если еще учесть, что перед первой попыткой самоубийства он решает испить кофейку и ставит кофейник на плиту. Включает плиту. И лишь тогда покидает яхту. Более нелепого сценария мне не доводилось видеть.

Пилипенко замолчал, тщательно оглядывая комнату. Похоже, что он не приметил ничего необычного.

– Ясно одно, – наконец заговорил он. – И на яхте, и в этой комнате произошло нечто совсем другое. Хотя бы потому, что события, какими они видятся по первым впечатлениям, просто-напросто не могли произойти.

Жаров тем временем рассмотрел труп. На груди самоубийцы висел нательный крестик на простом шнурке.

– Именно так и носят новообращенные, не сразу покупают цепочку, – сказал он. – Следовательно, Татьяна сказала правду, что он недавно крестился.

– А с чего бы ей врать? К тому же, вроде бы, православным врать не полагается. Правда, часто мы сталкиваемся с обратным.

– Да все люди врут, черт бы их побрал. Православные ли, католики, мусульмане… – Жаров продолжал, уже обращаясь к мертвецу: – Крест, крест… Что же за крест ты носил на самом деле? Что преследовало тебя, окружало со всех сторон?

Пилипенко вздохнул:

– Ну, не столь возвышенно, может быть. В Одессе наехали бандюки. Достала жена. Надоела любовница. Вот и получается: со всех сторон… Нет, все же… Не повод, чтобы свести счеты с жизнью.

– Я бы уж точно сбежал от такой жизни, – сказал жаров.

– Куда, в смерть?

– Нет, конечно. Но сбежал бы – это точно!

– Сбежал, сбежал… – бормотал следователь, нащелкивая кнопки на своем телефоне. – Об этом стоит подумать.

* * *

Прибывшая бригада тщательно осмотрела жилище мертвеца. Ни осмотр, ни последующая экспертиза не добавили ни одной новой детали, кроме тех, что и так предполагались.

Смерть Шурупова наступила в результате отравления цианидом. Следы яда были обнаружены только в бокале, то есть, самоубийца просто бросил капсулу в свое вино. Скорее, это была именно растворимая капсула, поскольку никакого флакончика в комнате не нашли. Степень трупного окоченения показала, что Шурупов принял яд буквально за час до того, как был обнаружен мертвым.

– Если бы мы поехали сразу на Руданского, а не мотались туда-сюда, – вздохнул Жаров, – то могли бы спасти этого человека.

– Не вини себя в том, что действуешь согласно мужской природе, – пробурчал Пилипенко.

Была уже поздняя ночь, а друзья так и сидели в кабинете следователя. Не раз обсудили ситуацию, постоянно упираясь в одни и те же вопросы.

– Вопросы-то остаются, и странные, – сказал Клюев. – Но боюсь, для начальства неубедительные. Могу поклясться, что дело будет закрыто даже в таком виде.

– А знаете, ребята, что самое нелепое в этой истории? – вдруг спросил Жаров, обращаясь сразу ко всем присутствующим.

– Кофейник? – спросил Пилипенко.

– Нет, – сказал Жаров. – Можно представить, что человек включил его на автопилоте, по инерции. Ведь достаточно просто красную кнопку нажать.

– Страница из судового журнала? – предположил Минин.

– И это мимо. Вырвать страницу и уплыть с нею – факт, с трудом поддающийся объяснению, но все же возможный. Отложенная смерть. Малодушие или что-то еще... То, что никак, ни при каких обстоятельствах не может быть возможным: Груздева знала о том, что ее возлюбленный мертв, говорила о нем в прошедшем времени, и было это часа за три до его смерти. Откуда она знала, что через три часа Шурупов покончит с собой? Он что – попросил ее ассистировать, подержать свечку?

– Понятно. – сказал следователь. – Мистика никогда не давала тебе покоя. Тайна Марии Целесты лопнула, как пузырь на воде. И вот, ты уже спешишь найти другую загадку из области непознанного. Ты неисправим, брат. Но, что бы там ни было, мы должны немедленно посетить эту девушку.

– Сейчас? Среди ночи?

– Именно.

Сказано – сделано. Уже через несколько минут, благо, что теперь улица была свободна, Пилипенко и Жаров вошли в вестибюль гостиницы «Крым».

– А девушка ушла! – заявила администраторша, довольно пожилая строгая женщина.

– С вещами? – спросил Пилипенко столь грозно, что женщина отшатнулась.

– А вот и нет! – сказала она. – Просто так, прогуляться.

При этом она невзначай глянула на круглые стенные часы, где как раз в этот момент прыгнула стрелка, отсчитав час ночи.

– А дайте-ка нам, любезнейшая, – он указал округлым движением пальца на стену, – ее ключик.

– А у вас есть санкция? – спросила служащая, правда, уже снимая со стенда гостиничный ключ.

– Жаров, покажи ей санкцию! – сказал Пилипенко, уже осваивая ботинком лестницу, и журналист по локоть засунул руку себе за пазуху.

Этот трюк срабатывал на практике не один раз. Администраторша лишь мельком глянула в его сторону и через минуту они все трое вошли в номер Груздевой.