Шурупова вскочила с дивана. Она уже кричала, размахивая руками:

– Зато я разобралась и со своим мужем, и его девкой! Да, я сделала это! И ни секунды не жалею. Пусть ты и осталась жива, милочка, но не носить тебе больше таких шикарных волос. В парике всю жизнь ходить будешь.

Минин пробурчал тихо и мрачно:

– Пуля прошла по краю черепа, между костью и кожей, словно обруч поставила. Навсегда.

– Мыши заведутся в твоем парике! – никак не могла остановиться Шурупова.

Лейтенант Клюев мягко взял ее за плечо и усадил на диван. Груздева непроизвольно потрогала свою повязку. Ее лицо страдальчески сморщилось, и стало вдруг отталкивающим, неприятным и жалким.

* * *

Шурупову взяли под стражу и увели, бесцеремонно запихнув в одноместную мобильную камеру «Уазика», пополам с особых дел мастером Бакуниным. Лейтенант Клюев повез Груздеву обратно в Ливадийскую больницу, Минин просто ушел домой, к своей многодетной семье. Киллер-неудачник отправился на все четыре стороны – заливать стресс таврическим портвейном.

В редакции остались двое – Пилипенко и Жаров. Они сидели у темного камина, потягивая из стаканов яванский ром. Именно рома хотел отведать следователь по окончанию дела о яхте «Леокадия» – традиционного напитка моряков.

– Мы с самого начала встали на ложный путь, – сказал он, протянув ноги к пустому камину. – Я решил, что кофейник был полон, когда его поставили на плиту, и кипел более получаса. А на самом деле, воды было на донышке, и закипела она через минуту после включения. А еще через несколько минут ты его заметил и выключил.

– Уж лучше бы «Мария Целеста», – с грустью сказал Жаров и отхлебнул глоток традиционного.

– Думаю, что и сто пятьдесят лет назад, на «Целесте», произошло что-то в этом роде, – сказал Пилипенко, – Какой-то криминал плюс желание его скрыть. Не было тогда мобильных телефонов. Негде было достать особых дел мастера Бакунина.

Жаров с грустью смотрел в черный портал камина.

– Уж лучше бы «Мария Целеста», – тихо повторил он.