– В этом можете не сомневаться, – откликнулся представитель «Монлабс». Он вежливо давал выговориться.

– И при этом большего «профессионала», чем я, вы не смогли найти на всем белом свете. «Лауниц, скажу вам по секрету, что наша фирма сейчас контролирует и финансирует Институт внеземных культур, однако она нуждается и в неформальных способах изучения Зоны – потому что нацелена на конкретный рыночный результат. Артефакты и аномалии должны приносить прибыль, причем как можно быстрее. Мы приглашаем вас в команду».

– Что это было? – представитель корпорации даже не попытался улыбнуться.

– Я сказал то, что вы мне должны были сказать. Но я не смогу заработать этих самых неплохих денег, да еще принести вам прибыль. Из меня сталкер, как из говна пуля.

– Уже нет. Загряжский был одним из лучших.

– Ага. Нашли аватару на мою голову. Ладно, я так понял, что под дулом пушки меня в Зону не потащат. Так что тороплюсь с вами расстаться. Прощайте. Доктору Альтравите пламенный привет.

– До встречи. Завтра у нас что-то вроде корпоративной вечеринки в «Сольянке». Думаю, увидимся. Кстати, знаете, какая самая страшная тварь в Зоне?

– Знаю, белочка.

– Так, значит, вы в курсе и всего остального. Меня зовут Берковски. Зигмунт Берковски.

Пришлось этому типу еще и руку пожимать; физиономия у него гладкая, нафабренная, прикид офисный, а рука крепенькая и пожатие жир выжимает. Идеальный менеджер получается – умный, хитрый, плотоядный, да еще сильный.

Вечеринка с продолжением

– А, пришли, значит, все-таки заинтересовались, – на этот раз Берковски смотрел отнюдь не «протокольной рожей». Намазанные светящейся краской волосы, распахнутый ворот шелковой рубашки, открывающий голографическую татуировку на крепкой загорелой шее – дракон реет над призывно лежащей дамой. Несколько светящихся точек на коже – это и есть тату-проектор. Линзоэкраны на его глазах то становились зеркальными, то в них можно было разглядеть какую-то мелочь: интероперабильность циферки, фигурки, которые сам Берковски видел в натуральную величину. Какого цвета у него радужки, так и осталось неясным. А еще красный тонкогубый рот скалится и зубы – явно новые, выращенные из плюрипотентных клеток и укрепленные титановыми стерженьками – сияют. Не офисный слизень, а мачо и, может, даже глава банды.

У шеста извивалась, и даже взмывала по нему, словно теряя бозоны Хиггса, девушка с весьма округлыми формами, как будто четвертый размер, но «стоячий». Еще две обнаженные особы крутились в сферах, подвешенных к потолку на сверхпрочных, но невидимых глазу углеродных нанотрубках. Эти особы, за неимением шеста, то и дело немыслимо изгибались, расплющивая свои немалые, если не сказать огромные округлости, на хрустальной поверхности сфер. Как атакующие твердь соски, так и то, что сильно пониже, посверкивало золотом. Кажется, что они высоко, хотя тут едва ли десять метров до потолка. Черт, чем они там дышат?

– Сферы из прозрачного нанопластика, он – квазиживой, способен потреблять углекислоту и выделять кислород. У девок нет, кстати, никакого силикона, – поймав взгляд Лауница, гордо оповестил Берковски. И его собеседнику сразу стало неудобно, будто он открыл врагу какую-то слабую сторону и тот получил дополнительную власть над ним. – Только стимуляция генов-регуляторов, которые заставляют структурные гены вырабатывать лошадиные доли гормонов, ответственных за торчащие формы.

– То есть отращивать вымя.

– В общем, вы правы. Стоит немало, но благодаря подобной терапии у любого приближающегося мужика все будет стоять пучком. А как еще бедным созданиям заработать на жизнь? Кстати, Дарвин облажался, нет никакой изменчивости видов. В каждом виде все заложено изначально. Только надо уметь это пробудить. То, что было сто миллионов лет назад, никуда не исчезло – оно лишь ждет своего часа.

– К черту Дарвина, да здравствует ортогенез Берга, – поддержал Лауниц.

Еще одна девушка бултыхалась в небольшом аквариуме, причем не поднимаясь на поверхность, но сияя улыбочкой.

– Это не жабры, – прокомментировал Берковски, – к сожалению, пробуждение «рыбьих» генов обычно заканчивались превращением испытуемого в дохлого тритона. Это – ионообменный пакет, заполняющий легкие. Но он не имплантирован, а выращен в самой девушке с помощью направленных мутаций в клетках ее слизистой. Так просто выйти на воздух она не может. А, скорее всего, никогда уже не выйдет. Ей и так хорошо, вместе с другими такими же русалками она плавает в бассейне у известного ихтиолога и одновременно держателя подводного борделя Пак Ги Муна.

Из угла аквариума к девушке подплыло что-то вроде осьминога, обклеило ее щупальцами и стало совершать фрикционные движения в области ее гениталий.

– Извиняюсь, это для любителей хентай, сплошные тентакли, – пояснил Берковски, одной рукой направляя в рот коктейль, состоящий из разноцветных шариков, другой поглаживая бюст прижавшейся к нему чернокожей красотки. – У осьминожки рекомбинантный ДНК, имеются генные кластеры, отвечающие за интерес к человеческим самкам.

– Чудеса от «Монсанто»?

– Что-то вроде этого. От сестры «Монсанто», называемой «Монлабс». Ладно, присядем… А ты, милая, возвращайся минут через двадцать. – Берковски, шлепком по заду отправив прочь красотку эбенового цвета, устроился вместе со Лауницем за столиком, у которого вроде и ножек не было; парил в электромагнитном поле, мерзавец сверхпроводящий. – Я, кстати, захватил с собой контракт.

Берковски провел рукой над столом, включив голопроектор, и к Лауницу один за другим стали подплывать листы контракта.

«Двести тысяч зелеными, мать моя! – выхватил взгляд Лауница. – То есть десять штук желтыми чипкойнами!» – у него застучала кровь в висках. От этого стука все пространство под черепной крышкой заволокло мутью и стало чертовски трудно формулировать даже самые простые мысли.

– Поскольку я не сталкер ни на полкомариных процента, вижу в этом ловушку.

– Напрасно, дружище. Извините, Лауниц, но мы наблюдаем за вами последние несколько недель, даже когда вы не подозреваете об этом. У нас масса скрытых и дисперсных средств наблюдения, тем более что и город находится под почти полным видеоконтролем уже лет двадцать.

– Конечно-конечно, это ж Новый свет. Выше крыши разговоров о свободе и плотный присмотр за тем, чтобы эта свобода не завернула куда-нибудь.

– Ага, можете это назвать свободой для тупых, – согласился Берковски. – Но наши деньги вы можете потратить в любой части света. Итак, ваши рефлексы изменились, вы стали другим человеком.

Через мгновение Лауниц осознал, что сжимает за запястье руку Берковски, сжимающую нож для колки льда. И рука эта застыла неподалеку от его носа.

– Убедились на собственном примере? А какова реакция! Я обалдел, – собеседник наигранно хохотнул. – Если бы не она, я б сейчас изуродовал вам лицо, нос точно бы отчикал. Без дураков, честное слово, я себя не сдерживал.