— Да, они с утра корпят над электронной почтой и фоткой. У них в зале-рефрижераторе есть компьютеры размером со шкаф. Думаю, у них получится быстрее… Надеюсь, что это нас к чему-нибудь приведет.

— Я тебя предупредил, процесс дешифровки может оказаться очень долгим. Мощность процессоров сэкономит время, но, боюсь, мы получим ответ не раньше чем через одну-две недели.

— Посмотрим… В любом случае в настоящий момент у нас, кроме этой картинки, нет других следов. Нужно быть здорово головастым, чтобы такое сварганить?

— Зашифровать или расшифровать? Да ну! Восьмилетний ребенок справился бы! Это как отправлять письма по электронке. — Тома вдруг перестал улыбаться и с тревогой спросил: — Мать убитой женщины получила письмо?

— К сожалению, да. Ночью убийца подсунул его прямо под ее дверь… Беднягу доставили в психиатрическое отделение госпиталя Питье.[17]Она сразу попыталась покончить с собой, приняв лоразепам.

Расставшись с Тома, я стал ломать голову, пытаясь разобраться в том, что может означать химическая подпись в желудке Мартины Приёр. Без сомнения, лейтенант Сиберски прав: убийца хотел бросить нам, полицейским, криминалистам, биологам и психологам, вызов. Возможно, ему бы хотелось, чтобы мы включились в его игру, тогда он мог бы наблюдать за нами, оценивать, изучать нас, как лабораторных крыс… А вдруг мы превратимся в подопытных животных в его пакостных экспериментах?

Я видел лишь один способ добраться до него: обнаружить место происхождения этой воды…

* * *

Стерильный виварий. Вот что напомнили мне помещения научно-технического отдела полиции, протянувшиеся вдоль набережной Часов. Здесь в масках, очках и перчатках передвигались протравленные дезинфицирующим средством наиболее редкие и всеведущие особи homo sapiens.

Здесь, в замороженном пространстве, соседствовали многие термины словаря, оканчивающиеся на «-гия»: биология, токсикология, морфология, антропология и другие… По экранам постоянно включенных компьютеров циркулировали оцифрованные голосовые сигнатуры, фиолетовые хитросплетения водяных знаков, извилины папиллярных рисунков. На виртуальные лица непрерывно подставлялись заплатки реальных носов, глаз, ртов, сменяющих друг друга, пока не возникнет нужная комбинация. Целый технологический набор для исследования невидимого, для завоевания ничтожной малости, содержащей информацию обо всем.

Шеф отдела дактилоскопии Тьерри Дюсолье пришел за мной на проходную. Неотличимый от своих клонов, он был одет в непомерно длинный хлопчатобумажный халат, летящий за ним, словно накидка.

— Пойдемте, комиссар.

— Что дал анализ отправленного убийцей письма?

— Вообще ничего, — отвечал спец. — Электростатический анализатор документов не обнаружил ни одного случайного отпечатка. По этому вопросу полный провал.

Очередной раз свернув за угол в лабиринте коридоров, мы со специалистом проникли в комнату без окон, оборудованную под уютную спальню: кровать из сосны, рамки на стенах, лампа у изголовья, разбросанные на комоде романы, телевизор и музыкальный центр. Я находился в обстановке дома Мартины Приёр, перенесенного, описанного и с мебелью, расставленной в том же порядке, чтобы в лабораторных условиях воссоздать условия, в которых было совершено преступление. Инженер закрыл дверь, и мы погрузились в темноту ожидания, из тех, которые заставляют работать слюнные железы.

— Приступим, комиссар…

Черный свет Вуда[18]хлынул с потолка, отбрасывая фиолетовые отсветы. Невидимое возникло, запечатлелось на моей сетчатке. Сотни отпечатков пальцев, рискованно разбросанных по мебели, напоминающих кошачьи лапки, белеющих в цианоакрилате, создавали светящийся балет. Эта комната снимала покров с тайных историй, явленных на свет как еще одно насилие, совершенное над женщиной. Но среди созвездий отпечатков пальцев, быть может, таилась особенная звезда: какая-то одна-единственная путаница папиллярных гребешков, разветвлений, островков и озер составляла отпечаток убийцы.

Сильно жестикулируя, ученый указал мне основные элементы:

— Убийца действовал в перчатках из латекса с присыпкой. Поскольку нами обнаружены следы лактозы на спинках кровати, на комоде и… сейчас увидите.

— Для чего эта присыпка?

— Крахмал, кальцинированная сода или лактоза внутри перчаток облегчают их надевание и обеспечивают более плотное прилегание пальцев к латексу. Когда перчатки несколько раз снимают и надевают, присыпка попадает на внешнюю поверхность, отсюда следы.

— Их часто используют?

— В областях, где нужна точность. В хирургии, например. Их покупают в аптеке, но следует делать специальный заказ, иначе аптекарь может дать перчатки без присыпки.

Планетарий отпечатков напоминал звездное небо летней ночью. Указав на него, я поинтересовался:

— Вы обнаружили чьи-нибудь еще, кроме отпечатков самой Приёр?

— Нет. Зато у нас есть кое-что очень и очень интересное.

Я подошел к нему, судорожно дыша, с расширенными зрачками.

— Взгляните на это. — Он ткнул пальцем в плакат с изображением маяка, захлестываемого разбушевавшимися морскими волнами. Картинка была помещена под девственно-чистое стекло, лишенное всяких отпечатков пальцев.

— Похоже… на присыпку… лактоза?

— Вот именно. Вешая картину, вы в какой-то момент крепко держите ее за края. Если вы посмотрите внимательно, то обнаружите следы лактозы справа и слева вверху. А что мы видим на других стеклах?

Я вгляделся в две другие картины: их углы были густо захватаны пальцами.

— На рамке с маяком ни одного отпечатка. Только остатки присыпки. Зато на других целые тонны отпечатков, принадлежащих Приёр. Но никакой лактозы… Это значит…

— Мы обнаружили на стекле присутствие спирта, изопропила. Значит, перед тем, как повесить картинку, стекло протерли. Кроме того, специалисты вернулись на место преступления. Гвоздь, на котором висела эта рама, вбит под углом, не так, как все остальные. Размер и материал тоже отличаются.

— Значит, вбит кем-то другим, а не Приёр…

— Да. Можно с уверенностью утверждать, что эту картину повесил убийца…

В черном свете голубые глаза Дюсолье странно светились, казались почти прозрачными, как у зайца в свете фар. От его облаченного в белое тела исходило яркое люминесцирующее свечение.