– Во мне столько ненависти, у меня появляются такие ужасные мысли по поводу женщин… и вслух-то страшно сказать.

– Ты можешь вспомнить, когда начал испытывать такую ненависть к женщинам?

– Пожалуй, когда меня бросили тринадцать лет назад. Когда она заявила, что мы расстаемся, я подумал: убью ее! Я этого не сделал, но не знаю, может, зря. Она этого заслуживала, а то и еще чего похуже.

– Потому что предпочла уйти от тебя?

– Да!

– Сколько времени вы были вместе?

– Недолго. Несколько недель. И она даже не объяснила, почему решила меня бросить.

Уставившись в одну точку, он продолжает:

– Столько всего страшного и ужасного я читал и думал… и всего этого она заслуживает. Всего! Я для нее изобретал самые ужасные казни, но ни одна не была достаточно страшной. И со временем всё становится только хуже.

Он повышает голос.

– Мне просто-напросто нужен близкий человек рядом, но такого никогда не было. Может быть, кроме моей семьи в каком-то смысле… но никто не выбирал любить меня, никто не захотел быть рядом со мной. Мне кажется, меня нельзя полюбить. Может, это просто невозможно?

– Почему невозможно?

– Потому что этого до сих пор не случилось!

Он бросает на меня быстрый взгляд, будто внезапно нашел разгадку, решение давно мучившей его проблемы.

– Возможно, это всего лишь паранойя, бред… но даже те женщины, которые были со мной, делали это только для того, чтобы потом меня уничтожить. Потому что они злые.

Но тут он качает головой, словно ставя под сомнения свою убежденность. Приступы плача следуют один за другим, становится трудно продолжать интервью.

Через несколько минут Магнусу удается взять себя в руки. Я спрашиваю, выходит ли он в интернет в поисках единомышленников – тех, кто разделяет его радикальные мысли.

– Нет, я этого избегаю, потому что они проговаривают то, что я чувствую, вслух, и от этого становится еще хуже. То, что они пишут, сильно задевает во мне какой-то чувствительный нерв. Когда я находил в интернете единомышленников, я замечал, что мы думаем совершенно одинаково – и мне это не нравится!

Тут Магнус спрашивает, известно ли мне имя Эллиота Роджера. Я отвечаю, что очень хорошо знаком с его историей.

Магнус кивает и продолжает:

– Эллиот Роджер рассказывал, что хотел бы поместить всех женщин в концлагерь, а сам сидеть на башне и наблюдать, как они умирают. И тогда я подумал: этот человек начисто лишен воображения!

Он кидает на меня взгляд, словно желая удостовериться: до меня действительно дошел смысл его слов.

– А у меня с воображением все в порядке. И я представлял себе вещи куда страшнее.

– Например?

– Об этом я не хочу рассказывать, но мои фантазии куда ужаснее и неосуществимы на практике. Но я не смог бы выйти на улицу и начать убивать женщин. Ведь не все же такие монстры, как те, что мне попадались.

– Стало быть, ты не всех женщин винишь в том, что с тобой произошло?

Магнус колеблется, задумавшись.

– Наверное, не всех. Только тех, с которыми сталкивался.

Но потом добавляет:

– Пожалуй, не все женщины монстры, но у всех женщин отсутствует потребность в близости, у них вообще нет сексуального влечения. Все, что они делают в сексе, так или иначе сводится к продаже себя. Они хотят только одного: чтобы мужчина им что-то дал. Не хочу сказать, что все женщины – проститутки, но занимаются этим они все. Потребности в сексе у них нет. Так что если они на него соглашаются, то это скрытая проституция. Они просто хотят что-то получить от мужчины, секс для них – побочное занятие. Для них это хладнокровная сделка – так я думаю, когда мне совсем плохо. Только мужчины могут испытывать любовь и влечение, только у мужчин есть потребность в близости.

– Стало быть, если женщина занимается сексом, для этого всегда существуют какие-то скрытые мотивы?

– Да, именно так. А при этом – как всё выглядит на сегодняшний день? Женщинам можно продавать секс, а мужчинам нельзя покупать[22], и всё это превращается в скрытый запрет на мужскую сексуальность. Кроме того, женщина может запросто засадить мужчину в тюрьму, ей достаточно сказать, что он ее изнасиловал. А женщины на самом деле хотят, чтобы их насиловали!

Теперь голос Магнуса звучит твердо, каждая фраза продумана – он говорит с большой убежденностью.

– Мне кажется, изнасилование женщины не должно считаться серьезным преступлением. Юридически это равносильно отказу оплатить выполненную работу. Или краже. Женщины только жалуются, чтобы вызвать сочувствие. Не верю, чтобы это было так травматично, как они расписывают. Их просто злит, что им не заплатили. Поэтому они жалуются и называют это изнасилованием. Только мужчины могут быть изнасилованы, только мужчинам можно нанести травму, потому что только у них есть сексуальность. Поэтому все изнасилования – на самом деле преступления против мужчин, которые совершают женщины, ведь, если женщины заявят, что их изнасиловали, мужчин посадят в тюрьму. Такое прокси-изнасилование, поскольку суд всегда пошлет мужчину в тюрьму!

Магнус смотрит на меня выжидающе, словно ищет если не сочувствия, то хотя бы понимания.

– Вот такой у меня взгляд на вещи. Но, может быть, мне только кажется? Мне немного легче от таких мыслей, от дегуманизации женщин. Я вынужден так думать, чтобы как-то функционировать.

7. …И блестящее будущее впереди?

Я был изгоем, получал худшие оценки по всем предметам. Меня слишком мучил страх, чтобы я мог учиться, – я всегда боялся. Бросил гимназию и с тех пор не ходил в школу. Ненавижу вспоминать то время.

Инцел Адриан

Я всегда терпеть не мог физкультуру: запах пота в раздевалке, спортивную гимнастику с конем, кольца, шведскую стенку. Вынужденная интимность в раздевалке, насмешки над теми, кто неуклюж, слаб или растерян. Почти всегда я оказывался последним, кого отбирали в футбольную или бреннбольную команду[23]. А если меня выбирали предпоследним или предпредпоследним, значит, день прошел неплохо. Ведь все запоминают неудачника, который остался стоять в самом конце, а не тех, кто ушел сразу перед ним. А тот несчастный, которого считают максимально бесполезным и безнадежным, смотрит в пол, не поднимая глаз на мучителей, двух надутых заносчивых капитанов, выбирающих, кто достоин войти в их команды.

Одно событие, связанное с гимназическими уроками физкультуры, мне особенно запало в память. Слева от лестницы возле выхода во двор была комната, но я понятия не имел, что в ней происходит. Пару раз я наблюдал, как туда проскальзывал какой-нибудь парень из моего класса,