– Что за злой и нелепый розыгрыш… – прошептала она так отчётливо, чтобы за полсотни метров, в десятом ряду, слышно стало.

Здание чердачинского драматического построили не слишком удачно: висела над зрительным залом гигантская акустическая яма, все про это знали, учитывали, справлялись, кто как мог, надрывая глотки да диафрагмы.

Быстрое зимнее солнце, словно театральный софит под колосниками: светит, да не греет. А если на лбу выступит пот, обыграем это,

петелька-крючок, в легкомысленном ключе. Ах, водевиль, водевиль, водевиль… Мария Игоревна вспомнила "партнёров по сцене" и поморщилась. " Какая бездна зла ", – говорила её царственная героиня в одной трагедии.

– Ах, вы, сучьи дети, недоноски треклятые… – радостно выругалась она солнцу и жить стало легче. – Кого приколоть вздумали…

Поняла, откуда ноги растут: вот где следует искать автора сего глумливого послания. Значит, кто-то из театральных.

2.

Дома актриса блюла порядок, воспринимавшийся как некое психическое недомогание. Правильно, по линеечке, расставленные вещи лишний раз подчёркивали скудность, убогость быта. Пыли нигде не собиралось, даже на шкапу (такой старый, что его шкафом-то назвать трудно), а рано пожелтевшие страницы книг тяжело пахли табаком. Половики опять же таки. Нет, это даже не тянет на старомодность.

Точно ты подчёркиваешь, что борешься и пока ещё не сдаёшься.

Холодильник старый, протекает, не беда: актриса обязана хранить форму, телевизор чёрно-белый, так в нём сплошная бездуховность. Зато всё, что помимо денег – можно хоть на выставку посылать: идеально чистые кастрюли, раковина и плита, сверкающий отсутствующим ампиром хрусталь, люстра, гаснущая медленно, как в местной опере: особенный, плавный выключатель от соседа-электрика (забегал за контрамаркой лет пять? шесть? назад), идеально чистый абажур.

По последней моде поставила на подоконнике в банке рисовую воду. До этого пережила увлечение алоэ и каланхое, индийским луком, чайным грибом и зелёным чаем, которого в период тотального дефицита закупила целую антресоль. Это, между прочим, оказалось очень полезно: в журнале "Здоровье" появилась статья, восхваляющая целебные свойства зелёного чая, пить его стало модно, почётно. Пару пачек его Мария Игоревна даже в театр отнесла, принимать гостей в гримёрке.

3.

Дома она перебрала в памяти персонажей труппы. Сначала по алфавиту, но сбилась, решила вспоминать по занятости в спектаклях. Вполне возможно, что таинственный автор письма играет именно в одной из этих трёх постановок, там же напрямую сказано: "Только три раза в месяц я вижу тебя…" И если так, круг "подозреваемых" значительно сужается.

Допустим, это актёр, но как тогда понять слова о застенчивости? Как ни крути, у театральных качество это отсутствует напрочь. Более того, оно им просто противопоказано.

Тут она вспоминает вечно краснеющего по пустякам Димочку Шахова, недавно принятого в труппу после окончания училища. Вот Димочка вполне потянет на застенчивого героя… Только что ему до стареющей примы… Которой, если честно, она уже не является лет так пятнадцать.

Но фантазии увлекают её всё дальше и дальше. Точно на ускоренной перемотке, она смотрит видео о своих коротких встречах с Дмитрием Ш. на сцене и за кулисами: перехваченный взгляд, случайное касание руки…

Мария Игоревна курит, раз за разом перечитывая текст, заучивает его, точно монолог из пьесы про любовь, находя в нём новые смыслы и оттенки. Письмо постепенно, нехотя, отдаёт ей тепло своих маленьких тайн.

4.

Именно за вечерним чаем, сумерничая, к Марии Игоревне приходит мысль о том, что играть на сцене автору письма совершенно необязательно.

Вполне возможно, это рабочий сцены, монтировщик или электромонтёр.

Она вспоминает, что хромой обувщик Илья с большими усами постоянно делает намёки… Впрочем, этот деревенский ловелас ни одной юбки не пропускает, возраст ему не помеха.

Мысленным взором она пробегает по закоулкам родного закулисья, по гримёркам и цехам. В пошивке работают только женщины, в художественно-оформительском тоже. Бутафоры? Мебельщики? Пожарники?

А вдруг это какой-нибудь охранник, не пропускающий ни одного её спектакля, прячущийся в глубине сцены, в складках кармана для хранения декораций?!

Не даёт ответа.

Романтическая история отвергается Марией Игоревной сразу: что она, девочка, что ли, в чудеса верить? Хотя по телу разливается приятная истома предвкушения… вот только чего?!

Конечно, это розыгрыш, чудовищный и хамский, и на него лучше всего подходит главный пакостник в труппе – Валя Вогау, бодрый карлик с волчьими глазами, юдофоб и чадолиз. Противный, крашеный, напомаженный, самовлюблённый. К тому ж занятый вместе с ней в "Марии

Стюарт".

Ну, конечно, это он. Противный.

5.

К полуночи у Марии Игоревны не осталось никаких сомнений, что эту пакость сотворил манерный Валька.

– Гад! – сплюнула Мария Игоревна в идеально чистую раковину.

И тут она увидела таракана, пробегавшего возле батареи, кинулась за ним, да не успела. Грязно выругалась. Тем более что усатая нечисть показалась ей удивительно похожей на этого пресловутого Вогау.

Под впечатлением вторжения Мария Игоревна чуть было не прикурила сигарету наоборот, оплавив фильтр, что случалось крайне редко и смахивало на дурную примету.

– Чёрт, – снова выругалась она.

Ну, хорошо, допустим, Валя Вогау захотел сделать над ней пошлый эксперимент, сейчас развлекается с очередным подростком и гнусно хихикает. Зачем и почему ему понадобилось выводить заслуженную артистку республики из себя, сейчас рассматривать не станем: чужая душа потёмки. Куда важнее: откуда дерьмец узнал адрес её абонентского ящика.

Это, разумеется, не тайна государственного масштаба, но для того, чтобы узнать номер её а я, нужно хоть немного, но потрудиться.

6.

Что сделает заинтересованный в адресе Марии Игоревны человек? Ну, во-первых, пойдёт в отдел кадров. Он в Чердачинском академическом размещался в директорской приёмной, где на двух ставках, кадровиком и секретаршей, по совместительству сидит Ольга, строгая, эффектная дама с идеально прямой осанкой.

Мария Игоревна точно знает: без распоряжения директора Ольга пальцем не шевельнёт. Значит, для того, чтобы получить от кадровички бумаженцию с адресом, сначала нужно втереться в доверие к директору.

Ну, там, придумать что-нибудь эффектное… А ещё лучше жалостливое: начальство любит решать судьбы народов… Впрочем, для скользкого, хамоватого (не очень умного, зато зело интриганистого…) Вальки это не проблема.

Хотя…

Хотя, справедливости ради, следует признать, что вариант с директором кажется излишне громоздким. И неэффективным, пожалуй.