Мария Игоревна слышала, как Деля хихикает над дидактическими интонациями сельской учительницы, понимая, что Лукина воспринимает хихиканье художницы как одобрение её королевского величества.

Тогда как на самом деле…

Вокруг театра тоже должен быть театр, и многоопытная Аделаида играла роль не хуже заслуженных или даже народных. Взяла и угодила сразу всем, пустячок, а приятно: талант!

Мария Игоревна курила перед туалетным столиком, всматривалась в своё лицо земляного цвета (курить нужно поменьше, а вот гулять – да-да, побольше) и грустила. Выход блокировала Лукина с бальными нарядами, за немытым (до пола) окном плесневела и покрывалась корками зима.

Аделаида настаивала на том, что платья для Лукиной нужны с воротником-стоечкой. Лукина упиралась и требовала рубашку навыпуск.

Деля продолжала настаивать на своём, Лукина – на своём, градус беседы поднимался с каждой минутой.

Мария Игоревна грустно улыбнулась собственному отражению: так жалко, что мы редко видим себя со стороны. Последний раз, когда Деля придумывала Марии Игоревне платье, та вела себя точно так же капризно. Непристойно. Пока терпеливая Аделаида не объяснила, что

такую шею нужно обязательно закрывать, поскольку она не слишком аппетитно выглядит. В особенности подчёркнутая пронзительным светом софитов… А все эти распахнутые рубашки…

– Всё правильно, – подытожила тогда мудрая Деля. – Чем старше актриса, тем больше она хочет обнажиться. Закон природы.

12.

Лукина всё больше и больше загружала Аделаиду нелепыми требованиями.

Оборки, кружева, регланы, воланы… Стала требовать, например, чтобы немедленно пришёл сапожник Илья: в прошлой постановке Лукина оказалась не только старше партнёра – Димы Шахова, но и ниже его! А это совершенно недопустимо.

– Пусть этот алкоголик сделает мне нормальные каблуки! – митинговала прима. – И сделает мне подкладки под стопу, чтобы я не казалась со сцены маленькой и скрюченной старушонкой!..

– По-моему, это только от вас и зависит, – как вы там себе будете выглядеть на сцене?! – уже не пыталась иронизировать уставшая от капризов Лукиной художница.

– Да что ты понимаешь в театре? – Лукина разошлась не на шутку. – Ты хоть читала великий роман Моэма "Театр"?

– Уж не с его ли героиней вы себя сейчас ассоциируете? – хмыкнула

Аделаида.

После чего Лукина топнула или хлопнула по гладильной доске, Мария

Игоревна так и не поняла происхождения звука. Для неё он прозвучал сигналом стартового пистолета. Она решила более не терпеть измывательств Лукиной и заступиться за Делю.

Эффектно распахнув дверь (что-то подобное, с таким выходом, шло в ленинградском театре, когда она там, гм-гм, "работала"), руки в боки, появилась в проёме. Обратилась демонстративно только к одной

Аделаиде, выстроив мизансцену так, чтобы полуоборотом отсечь Лукину из поля своего взгляда.

– Вы, Деля, думаете, она читала? Просто фильм смотрела. – Тут Мария

Игоревна, чьё появление произвело на соперницу ошеломляющее впечатление ( разве ж не того ты добивалась, дурында деревенская?! ), захлопнула дверь и, плавно покачивая бёдрами, стала плавно закругляться в конце коридора.

Сейчас главное не дать Лукиной опомниться. Поэтому Мария Игоревна рассчитала свой проход идеальным образом: со стороны кажется, что она плывет, тогда как с каждым шагом она незаметно набирает скорость.

Ещё не успев исчезнуть с горизонта Лукиной, услышала пулей брошенный в спину, разъярённый, срывающийся на визг вопль.

– Поторопилась бы лучше на почту, а то за пенсией не успеешь очередь выстоять, пенсионэ рка!

– От пенсионэрки слышу… – задумчиво развернувшись, выстрелила в ответ Мария Игоревна, да так едко, что Лукина потерялась.

И замолчала. В глазах Аделаиды, застывшей конной статуей (не дай бог, заденут!), Мария Игоревна увидела восторг и такое уважение, что поняла: уж в этом-то эпизоде она точно одержала сокрушительную победу.

13.

По совету Лукиной Мария Игоревна действительно отправилась на почту.

Только не после возвращения из театра, а через несколько дней, как положено отыграв очередной (вероятно, самый любимый) спектакль, на следующий день.

В подъезде она столкнулась с соседкой. Та шла и плакала…

Оказывается, у бедняжки сегодня вытащили кошелёк: последние деньги.

Сердце Марии Игоревны защемило. Она переложила пакетик с костями, которые отдавала бездомным кошкам возле окна в подвал, в другую руку и схватилась под шубой за грудь.

Жест вышел по шло-театральным, Мария Игоревна смутилась и, чтобы выйти из затруднительного положения (соседка же ничего не заметила), пригласила её в гости. Отведать борща.

– Понимаешь… – смутилась Мария Игоревна. – Никак не могу научиться готовить маленькими порциями… каждый раз готовлю, точно на Маланьину свадьбу… а потом неделю расхлёбываю… кастрюля у меня большая, что ли…

Героиня Марии Игоревны в одном из спектаклей, где она играла хозяйку меблированных комнат, вот точно так же кормила своих нищих жильцов из большого, прокопчённого чана.

– А, может быть, я пытаюсь вот так обмануть одиночество? – подпустила задумчивости и лиризму актриса.

Соседка благодарно опустила глаза и улыбнулась: Мария Игоревна уже неоднократно зазывала её в гости, но обстоятельства складывались так, что не позволяли той постучаться в соседнюю дверь. А Марию

Игоревну, за это доброе намерение, ждала на почте скорая награда: среди газет она увидела конверт.

Неделю спустя ей пришло новое письмо.

14.

Здравствуй, цветик-семицветик мой драгоценный…

Вот, всё время думаю о тебе, даже спать не могу. Представляешь, угораздило в таком-то возрасте влюбиться. Как пацан просто какой-то.

Каждый раз вижу тебя и замираю, ничего не могу с собой поделать, ступор нападает, и с места сдвинуться невозможно. Вроде бы до весны ещё далеко, а кровь бурлит и пенится, как шампанское.

Ты спросишь меня, почему я до сих пор не раскрылся? Чего жду? Сам не знаю, трудно объяснить, просто страшно попасть к тебе на язык, услышать твою язвительную реплику для меня просто смерти подобно.

Вот и хожу за тобой как тень. Как хвостик. Прости меня за эти глупости, за то, что тыкаю тебе, как старой знакомой… Просто мне кажется, что мы знакомы с тобой столько лет… столько зим… мне кажется, я хорошо знаю тебя и во время наших редких встреч (всё-таки раз в неделю это так мало!) я говорю с тобой о пустяках, а меня всё время так и подмывает сказать тебе, глядя прямо в глаза, что я люблю тебя, что мне так тебя не хватает.

Если бы ты знала, как мне хочется погладить тебя по волосам твоим, если бы ты знала, каким нежным я могу быть… Если бы ты только это знала…Без тебя нет мне жизни, только смерть одна, растянутая в бесконечность однообразных дней.