Открыв холодильник, она вдруг оказалась среди незнакомых предметов. Вместе с загоревшейся лампочкой возникло нечто еще: пустота. Тереза не могла вспомнить названия окружавших ее вещей. В растерянности она огляделась по сторонам, но в мозгу возникали только бессмысленные картинки, одни изображения без намека на смысл и предназначение.

Тереза попробовала было что-то сказать, но язык и нижняя челюсть одеревенели от паники.

Мир стал неузнаваем.

Музыкальная шкатулка замолкла. Именно сейчас, когда ей так нужна была помощь, ее ангел уснул. Она вновь одинока. Вновь одна, и ей страшно.

Массимо так и не сомкнул глаз. Недолгие часы, предоставленные комиссаром для отдыха, он провел за составлением отчета.

Он удалял и переписывал целые абзацы, приводя отчет в приемлемый вид, и в конце концов остался доволен результатом. Отправив готовый файл по электронной почте с первыми проблесками зари, он очень удивился, когда буквально через несколько минут пришло уведомление о прочтении.

Тереза Батталья тоже бодрствовала в этот час и, как и он, вероятно, размышляла об убийстве в лесу среди неприступных скал, в сотне километров отсюда. Массимо понимал, как сложно высвободить мозг из психологических пут и привыкнуть к жестокости, — он и сам испытывал то же самое. Раньше он думал, что со временем научится равнодушно смотреть на жертв преступлений, но этого так и не произошло. Насмотревшись с лихвой на мужчин, убитых ради нескольких евро, на женщин, замученных теми, кто должен был их любить, на детей, росших в нечеловеческих условиях, он не огрубел душой, не обзавелся панцирем равнодушия и каждый раз страдал при виде загубленных душ.

Утром он явился в участок заранее, не скрывая от себя, что делает это ради комиссара. Может, ему хотелось загладить неприятный осадок от первой встречи, а может, и произвести впечатление на эту своенравную женщину, думавшую о нем бог весть что.

Он вошел в ее кабинет с двумя сюрпризами. Первому она точно обрадуется, а вот насчет второго у него были сильные сомнения.

Комиссар Батталья прибыла в участок в сопровождении агентов Паризи и Де Карли — еще одного члена команды, следовавшего за ней как тень. Она держала в руках листок бумаги и с озабоченным видом что-то говорила. Полицейские сосредоточенно кивали, ограничиваясь односложными репликами. Это было четко слаженное трио, составлявшее единый организм. Массимо сделал такой вывод из их жестов и мимики. Комиссар была движущей силой, вокруг которой вращались два рычага хорошо отрегулированного механизма. Тереза отвечала короткими, порой незавершенными фразами — ведь ее слова все равно схватывали на лету. Полицейские договаривали за нее, давая понять, что все будет выполнено без промедлений. В их поведении читалось уважение без тени подхалимства.

Массимо вдруг почувствовал себя нелепо с этим пакетом в руках. Положив сюрприз комиссару на стол, он отодвинул его от себя как можно дальше. Даже то, что он осмелился присесть, уже казалось ему верхом неосмотрительности.

Шелест бумаги привлек внимание всей троицы. На лице комиссара удивленное выражение хищника, чью территорию узурпировали, сменилось недовольством от ничтожности трофея — удивление практически сразу уступило место гневу.

— А ты что делаешь у меня в кабинете? — процедила она по слогам. Ее тон не сулил ничего хорошего.

Массимо не знал, как объявить о втором сюрпризе. Он предпочел бы начать с первого. В конце концов, недолго думая, он выпалил, будто выдергивая чеку из гранаты:

— Это теперь и мой кабинет.

На лице комиссара не дрогнул ни один мускул.

— Я что-то не расслышала, — ответила она.

Хотя Массимо готов был поклясться, что все она прекрасно расслышала.

— В моем трубу прорвало, — продолжил он решительным тоном. — Я немного поработаю тут. С вами. Так решил Амброзини.

Массимо заметил, как Паризи с Де Карли переглянулись. По их лицам стало ясно, что комиссар не в восторге от такого поворота.

— А это что? — сменила она тему, указав на пакет.

— Это вам, — отозвался воспрявший духом Массимо. Может быть, отношения между ними все-таки наладятся.

Комиссар села за стол. Посмотрела на пакет и открыла упаковку.

— Вот черт!

— Комиссар… — вмешался было Паризи, не оставляя в покое свою стильную бородку, но она сделала ему знак замолчать, взяла пончик и вонзила в него зубы, прикрыв от наслаждения глаза. Из пончика обильно потек крем.

— Там есть и с шоколадом, — пробормотал Массимо, жестом приглашая коллег. Однако те обеспокоенно смотрели на комиссара.

Тереза, не открывая глаз, кивнула. Она была на седьмом небе.

— Я не ела их целую вечность, — промычала она.

Массимо расплылся в довольной улыбке. Слава богу, комиссару, кроме раздражения, присущи и другие человеческие качества. Более того, все оказалось так просто.

— Лучше бы вам не есть их и дальше, — заметно нервничая, произнес Де Карли.

Тереза взглянула на Массимо: ее прищуренные глаза будто бросали ему вызов.

— У меня диабет.

Когда до инспектора дошел смысл этих слов, он, выругавшись про себя, попытался было забрать пакет обратно, но комиссар с решительным видом придержала его рукой.

— Хочешь меня прикончить?

Лицо у инспектора пылало огнем.

— И вот еще что: постарайся впредь не краснеть. И если хочешь выругаться, делай это вслух, черт тебя подери! — закончив наставления, комиссар отпустила упаковку. Кивнув, попросила Паризи и Де Карли выйти из кабинета и прихватить с собой пакет. Полицейские вышли, плотно притворив за собой дверь, чтобы до комиссара не долетели их шуточки. Массимо уже представлял себе их в голове: остроты как пули свистели в ушах.

Он натянулся как тетива, готовая лопнуть.

— Что мне сделать, чтобы вы на меня не злились? — кротко спросил он. Ему было необходимо понять это.

Комиссар уже переключила свое внимание на монитор компьютера, на котором намеревалась просмотреть фотографии с места преступления.

— Ты просто должен хорошо выполнять свою работу. Если, конечно, ты на это способен, — ответила она. — Я прочитала твой отчет.

— И?

Тереза пристально посмотрела на него:

— И спустила его в унитаз! Будь добр, напиши новый.

Массимо почувствовал, как на него камнем навалилась усталость последних суток. Какая-то тяжелая масса, давившая на спину, пыталась уволочь его за собой вниз.

Однако от его внимания не ускользнуло, что не он один испытывает адовы муки. Если поначалу на лице комиссара читалось напряжение, то теперь там проскальзывало что-то еще. Что-то похожее на скрытую тревогу или даже на страх.