фазу. Танцевали прямо на улице, выставив в окно переносную «Юность».

Плясали под «Ча-ча-ча» и оркестр Франка Пурселя – Женька не зря привезла пластинки.

Потом Тая поставила какой-то вальс. Снеткова Марина, «Стрекоза», пригласила Колю Ващенкова. И правильно – сам бы он ни за что не осмелился! Вышла еще одна пара… Потом был быстрый танец под Рея Конниффа…

А потом… потом…

– Летку-еньку давай! – послышался вдруг чей-то самоуверенный голос.

Трофим Гольцов!

Этому-то что на детских танцах надо?

Опасливо покосившись на Кротову, Гольцов сразу же подошел к Женьке и глумливо поклонился:

– Разрешите вас пригласить?

От разошедшегося мужичка ощутимо пахло спиртным.

Да он пьяный, что ли?

Девушка отрицательно дернула шеей:

– Нет!

– Нет, пойде-ошь…

Грубо схватив Женьку за руку, Гольцов обнял ее и попытался облапать. Но тут же поучил звонкую пощечину!

– Так его, гада! Так! – подойдя заценила Светка. – А ну-ка, Голец, вали отсюда, проспись. Вали, говорю! Ты меня знаешь…

– Да что ж я не человек, что ли? Правов не имею? – Гольцов обиженно вскинулся, но тут же сник – похоже, уже нарывался на Кротову и больше подобного не хотел.

– Да ухожу, ухожу… Что мне… уж и не расслабиться…

– Ушел, черт худой, – хмыкнула Светка. – Ты, Жень, если будет приставать – сразу мне. Или стегани тряпкой! Он трус – уберется живо.

Гольцов больше не доставал. Но вечер был безнадежно испорчен. Эх, жизнь! Скорей бы эстонцы приехали, что ли…

Утром Гольцов извинялся. Приложил руку к груди и даже пытался встать на колени.

– Ну, бес же попутал от такой красоты!

Были ли те извинения искренними? Скорее всего, нет. Однако Женька простила – куда денешься, не настаивать же на увольнении? Тем более Гольцов и впрямь оказался трусоват. Между прочим, взрослый мужик! А ума, как у малолетки, – одни понты.

* * *

Через день Максим приехал в Озерск первым автобусом – старым тупоносым «ЗиС-155», отдав за билет один рубль пять копеек. Подзадержался, и не только из-за Верки – заглянул все же на комбинат, справился о вакансиях.

Пока ехал – не спал, все думал о Вере. Вот ведь, надо же так… Может, и самому в Тянск переехать, поступить на металлургический? Водители там нужны. А можно еще – в Ленсвязь, ремонтником. Все можно. И Вера – девчонка хоть куда. Красивая, без детей, и очень-очень взрослая…

Домашние встретили с радостью! Ну, еще бы! Мать и сестра еще не успели уйти на работу.

– Макси-имушка, сынок! Сейчас, сейчас… я с работы отпрошусь… Вечером гостей позовем… как люди…

– Мам, я тоже отпрошусь – помогу тебе готовить! Прям сейчас и побегу. Макс, а ты поспи пока… Ой! Как же я рада!

– Я тоже рад, сестренка! Какая ты взрослая стала… А я вам подарки привез! Сейчас распакую…

Открыв коричневый фибровый чемоданчик с блестящими никелированными уголками, он вытащил оттуда свертки…

– Это тебе, мам! Бусы!

– Ой, какие… Наверное, дорого…

– Не дороже денег! А это, Катька, тебе…

– Ой! Туфли! На шпильках!

Девушка быстро надела туфли.

– Ой… и с размером угадал – впору.

– Максим… а деньги-то? – нахмурилась мать.

– Обменял. Часы вы мне как-то присылали, помните?

– Ой, Макс…

– А это… – Максим вытащил небольшую пластинку в глянцевой обертке. – Это – Женьке. «Битлы»!

– А Женечка у нас нынче в экспедиции, – сообщила Катя. – Мы ведь тебя позавчера встречали. А потом ее Говоров того – сагитировал… Вот и умчалась на своей «Вятке».

– На чем умчалась?

– Мотороллер ей отец подарил! Ты чего задержался-то?

– Так… дела были… Мам, в Тянске на металлургическом должны места быть.

– Да подожди ты про работу, сынок! Кать, ты вот что… Ты возьми деньги, зайди там в магазин, купи… ой, даже не знаю, что и купить-то.

– Мать! Я сам в магазин схожу – прогуляюсь. Говорите только – что надо? Значит, Женька в экспедиции?

– Да-да, у черта на куличках – на станции юннатов. В Лерничах, что ли… Ладно, побегу я на работу, может, и там что куплю – не откажут.

Веру Ивановну Мезенцеву, матушку Макса и Кати, стройную, еще не утратившую обаяния и красоты женщину, на работе уважали, да и соседи любили за легкость в общении и надежный характер: сказала – сделала. Да и нелегко ей в жизни пришлось – двоих ребят одна, без отца растила – война, супруг от ран умер.

– Ну, побежала…

– Мам, и я тоже…

Проводив своих, Максим заглянул в сарай – место своего подросткового обитания. Как будто ничего не изменилось, словно бы и не было этих трех лет! Койка, старый верстак, радиодетали… Фотоувеличитель с ванночками и фонарем. Бачок для проявки пленок.

Вот здесь когда-то… Да что там – когда-то? Вся жизнь прошла… все детство.

Он уселся на старый табурет, чувствуя, как запершило в горле. Вдруг вспомнилась Лидия Борисовна, Лида… Обворожительно красивая учительница французского языка, практикантка, в которую был влюблен. И которую потом убили… Как вспомнишь – жуть! Лучше не вспоминать. И все же – Лидия, Лида… И как они с Женькой тогда… А потом Женька писала длинные письма, похоже, была влюблена… Хотя почему была? Верно, и сейчас… Хорошая красивая девочка – Женька.

Вечером посидели. Пришли соседи – Потаповы, Андреевы, Цветковы, еще несколько человек от Веры Ивановны, с работы. Супруги Колесниковы тоже заглянули, правда, ненадолго. Жаль, Женьки не было. Зато пришел участковый, старший лейтенант милиции Дорожкин или просто – Игорь. Парню недавно стукнуло двадцать пять, вот уже два года он ухаживал за младшей сестрой Максима Катериной, ухаживал небезуспешно – дело шло к свадьбе. Собственно, Катя-то его и притащила…

– Да не стесняйся ты, Игорь! Входи…

– Сейчас… вот разуюсь… Вера Ивановна, здрасте.

– Да не надо разуваться, входите, садитесь, вон…

– О, какие люди! – увидав участкового, оживились гости. – Игорь Яковлевич! Товарищ старший лейтенант! Ну, как там наша доблестная милиция поживает?

– Ничего, живем. Боремся, так сказать.

Поправив светлую, лезущую прямо в глаза челку, участковый уселся за стол. Катерина бросилась помогать матери.

– Вот, вареники, капуста… Кушайте, дорогие гости, угощайтесь. Мужчинам – беленькой!

– Не-не, Катя, мне красного, – запротестовал Александр Федорович, – Завтра на работу, за руль.

– Всем на работу! Всем за руль…

– Да сами-то садитесь уж, хватит бегать!

Виновник торжества сержант советской армии Максим Мезенцев смущенно сидел во главе стола и не знал, куда деть руки. Выпили бы уж скорее! А там…

– Вера! Катя! Садитесь же!

– Сейчас, вот хлеба порежем.

– Да успеете с хлебом… – на правах самого старшего слово взял сосед Ефим Палыч Потапов. Колхозный бригадир – осанистый плотный мужчина с