В памяти остался только вкус ее влажного горячего рта, ее пальцы, не отталкивающие, как я ожидал, а наоборот, крепко прижимающие к себе за плечи. И больше всего распаляли меня, явно не осознаваемые Эммой, легкие движения тела навстречу мне, ее ерзанье на краешке стола, то, как она шире разводила ноги, чтобы позволить мне прикоснуться к себе вмиг налившимся кровью членом, до боли упирающимся в туго облепляющие бедра узкие брюки.

Я стоял под дождем и чувствовал себя мальчишкой, который только что осмелился поцеловать первую в своей жизни женщину! А сердце все никак не останавливало свой бешеный танец в груди. И мне было жарко под холодными струями.

"Мне просто нужна баба. Неважно — Эмма или другая, — пришла в голову спасительная мысль. — Вот прямо сейчас к Вике поеду! Только сумку отнесу".

Но к моему счастью этого делать не пришлось — от дороги по тротуару на своем неизменном скейте ехал Кирилл, рабочий день которого уже подошел к концу.

— Эй, Кирюха! — окликнул парня, втягивающего от дождя голову в плечи. — Держи, матери отдашь. Как рабочий день?

— Все в порядке, дядь Паш! Мы сегодня велики собирали с Вадимом, — он не торопился домой, хотя, было видно, промок и замерз. Наверное, хотел поделиться впечатлениями.

— Ты беги давай, а-то заболеешь. Я завтра к нам в "Робинзон" заеду утром, посмотрю, чем вы там занимаетесь без меня.

Он рванул к подъезду. А я, прежде чем сесть в машину, зачем-то посмотрел на окна квартиры женщины, которая теперь, пусть и формально, является моей женой. Легкое движение шторы подсказало, что и она тоже смотрит…

… - Викусь, принеси выпить, — иначе почему-то не получалось. Словно в моем организме сели батарейки или разрядился аккумулятор. Я ясно представлял себе процесс, но совершенно не мог заставить целовать ее губы, трогать ее кожу… И ее прикосновения должного эффекта не имели. Я уже жалел, что поехал не домой, а к любовнице. Нет, она все также казалась мне привлекательной, и в какой-то степени я даже возбуждался, глядя на красиво облегающий пышную грудь кружевной бюстгалтер. Но не до искр в глазах, как полтора часа назад. Более того, Вика, тоже почувствовала мое охлаждение к ней.

— Пашенька, милый, что будешь? Вино, шампанское?

Я посмотрел на женщину, как на дурочку:

— Водку, Вика, водку! И огурцов принеси соленых.

Она убежала на кухню. А я, развалившись на шелковых простынях, вдруг вспомнил, что собирался завтра, если погода наладится, везти Эмму и детей в деревню. Встал, оделся, забыв о водке и огурцах, крикнул от выхода Вике, что уезжаю, и отправился домой.

… - Алло! — голос хрипел, голова болела. Все-таки зря я вчера выпил. Ведь и не хотел совсем. Просто заснуть не получалось, а лучшего средства от бессонницы я не знал.

— Павел Иванович Логвинов? — строго спросил знакомый женский голос.

— Хм, — я сел, пытаясь понять, кто со мной говорит. — Ну-у, да, это я.

— Это… ваша жена звонит!

— Э-э? Кто? — разводят меня, что ли? Потом до меня дошло. — Эмма?

На том конце трубки звонко рассмеялись. И смех этот, и шутка ее, несмотря на головную боль, не разозлили меня, наоборот, я почему-то обрадовался, что она мне позвонила!

— Прости, Паш! Не удержалась. Пошутила. Просто ты тут у меня права забыл. Я заметила уже поздно ночью, не стала звонить. А утром думаю, как ты без них будешь?

Она, явно смущенно, тараторила в трубку. Я задумался. Точно. Выложил из кармана брюк, когда собирался сушиться. А уходил под впечатлением, поэтому и не вспомнил о них. Впрочем, уходя, я еще собирался возвращаться.

— Эмма…

— Да? — мне было слышно, как она затаила дыхание, будто я обязательно должен был сейчас сказать что-то очень важное, а мне просто вдруг захотелось произнести ее имя, необычное, мне раньше никогда не встречавшееся в жизни, ну разве что в фильмах. И ничего лучше я придумать не мог, как спросить о ребенке. — Как Андрюша? Первая ночь все-таки на новом месте.

— Представляешь… Искупала его вчера. Завернула в полотенце пушистое, несу в спальню, а у него слезы на глазах. Молчит, конечно. А я думаю, может маму свою вспомнил. Ты знаешь… я не отдам его назад в понедельник. Вот сейчас выхожу из дома, дети с Верой Васильевной, свекровью моей, остались. Хочу взять неделю в счет отпуска или без содержания, на крайний случай, и оформить бумажки до конца, чтобы уже не на выходные, а навсегда остался у меня. Он спал, и кушал с Полинкой. А еще я заметила, что он ей отвечает — не словами, а так… кивает там, головой качает. Общается, значит. Получается, не все потеряно.

И вот ведь странное дело, вчера мое предательское тело не реагировало на Викины ласки, а сегодня утром от одного только голоса Эммы, от ее дыхания в трубку, член приподнял простыню, а настойчиво пульсирующий мозг ясно представлял себе ее губы…

— Я хочу тебя, Дженна…

Красавчик-актер, запрокинув кудрявой девушке голову, жадно целовал шейку. Она закатила глазки, жеманно помахивая длиннющими ресницами…

Я щелкнула кнопочкой пульта, переключаясь на другой канал…

…- Расскажи мне о своих чувствах, Алекс! Расскажи, как любя Илону, жил со мной! Разве я не заслужила уважения и любви, когда рожала тебе детей?…

Полная сочувствия к несчастной женщине, я все же щелкнула пультом — мне хотелось отвлечься, а все окружающее не позволяло, а наоборот, напоминало о моем падении. Я! На столе! С мужчиной, которого знаю несколько дней! Не-ет, это просто помутнение рассудка, временное, которое больше никогда со мной не повторится!

Но стоило закрыть глаза, и я отчетливо представляла себе его широкие плечи под тонкой белой рубахой, горячие, твердокаменные, упругие. И вкус его губ, и его ошарашенный вид, когда включился свет. Он таким был, потому… почему? Неужели то, что произошло… произвело впечатление и на Павла тоже? Но, с другой стороны, он — мужчина свободный, намёки эти опять же… может, на это и рассчитывал. Может, это та благодарность, которая ему и была нужна?

Но если понять Пашу я могла, то себя… себя ни понять, ни простить… Чего тогда стоит моя любовь к Андрюше, если стоило мужику обратить на меня мало-мальское внимание, и я на все согласна! Заснуть, конечно, не получалось.

В который раз пошла проверять детей. Они спали в одинаковых кроватках, стоящих друг против друга у противоположных стен комнаты, раньше служившей детской для Кирилла и Полины. Поправила одеяло на Полинке — даже во сне от нее не дождешься спокойствия — крутится, вертится, ножки-ручки в разные стороны разбрасывает, кудряшки разметались по подушке. Милая моя девочка… добрая, ласковая. К Андрюше отнеслась так, будто он, на полгода ее старший, на самом деле ее подопечный, малыш, которого нужно опекать и наставлять.

Андрюша, наоборот, спал в той же позе, в которой я его видела в прошлый свой приход — на боку, подложив ладошки под щечку. Во сне тревожное и настороженное выражение покинуло его милое личико, и мальчик казался мне ангелочком, по воле рока спустившимся на землю в мой дом.