– Нет, просто так, чайной ложкой.

– Но это же невкусно, – возражал он.

– Я, пока не была беременна, тоже так думала.

– Я собираюсь вас госпитализировать, потому что в стране высокая смертность беременных.

– А при чем тут я?

– У вас много воды в организме. Кого вы мне родите? Никого не родите! У вас уже младенец растворился в воде!

После визитов в поликлинику я рыдала всю ночь, а потом решила, что чем меньше буду видеться с лечащим врачом, тем здоровее будет мой ребенок. Но гинеколог был из породы отличников, с пафосом новообращенства он заставал меня дома, подкарауливал во дворе; однажды он встретил меня с мужем на улице, мы перебежали на противоположную сторону, и он кричал через дорогу:

– Женщина, у вас отеки, давление! Если завтра не ляжете в больницу – умрете в родах! Вот тогда меня вспомните! Женщина, если с вами что-то случится, меня лишат диплома, а в нашей стране не хватает гинекологов!

Ночью, после встречи, у меня обнаружилась угроза выкидыша. Приехала «скорая», пожилая врачиха сделала несколько уколов, посмотрела на мое токсикозное личико с непропорционально большими от худобы глазами, на живот, исчерченный синими и красными разводами, как глобус, и перевешивающий мое девятнадцатилетнее тело на шаг вперед, и сказала:

– Мужу скажи, что как подойдет еще раз гинеколог с прогнозами, сразу надо бить по харе, иначе он и тебя, и еще много женщин искалечит, и поищите блат провериться на двойню, сдается мне, что там двое.

Ультразвук в застой существовал в стране только в институте гинекологии, матушка нашла ход туда. Разбитные молодцы в белых халатах намазали живот чем-то скользким, поводили по нему лапкой от аппарата и предъявили мне на экране двух младенцев внушительных размеров.

Чувство нереальности захлестнуло меня. До этого все логические попытки ощутить внутри себя живое существо мне не давались. То, что я беременна, то, что это кончится появлением кого-то маленького, и то, что я буду его матерью, я понимала, но по отдельности. Сознание мое не было приспособлено к тому, чтобы эти факты выстроились причинно-следственно. Культура моей страны не готовила меня к этому. «Ты – девочка, будущая мать и потому не должна…» – далее следовал список несправедливых ограничений, шаг в сторону – побег, слышала я с младых ногтей так же часто и с той же степенью недоверия, как и то, что воинская обязанность – почетный долг каждого гражданина. «Я – мать», – кричала маман, мотивируя любую карательную гадость. Чугунные и каменные матери толпились по городам и весям страны, их прообразы ругались в очередях, жаловались на пьяниц-мужей, охотно подставляли детей под расправу детских садов, больниц, пионерлагерей, школ, и мне совсем не хотелось пополнять их ряды.

Совковая символика материнства не пускала ростков в моем организме, конверсия из богемно-университетской девушки в мать близнецов казалась мне непосильной. Собственно, я не сумела сосредоточиться на ней, потому что линия фронта за физическое выживание проходила по кабинетам гинекологов.

В больницу меня все-таки уложили. Отделение патологии беременности находилось в аварийном здании. Горячей воды не было, туалет был один на весь этаж, и напротив него всегда стояла очередь бледных женщин, поддерживающих руками животы. В палате было кроватей тридцать, чтобы сэкономить пространство, на двух женщин полагалась одна тумбочка. Атмосфера в палате не способствовала появлению здорового потомства, если одна беременная с патологией могла устроить вокруг себя психушку, то помноженная на тридцать… Гражданские войны за открывание форточки в тридцатиградусную жару доходили до прихода сестры, делающей успокаивающие уколы всем участницам. Ночные «сказки Шехерезад» больше всего напоминали страшилки после отбоя в пионерских лагерях про маньяков, вурдалаков и являющихся в гости покойников. Амплуа злодеев здесь, однако, занимали неграмотные гинекологи, пьяные мужья, подлые начальники и бессовестные свекрови. Напичканная культурой университетской тусовки, я пыталась стать здесь своей, взрослой женщиной и подробно впитывала галиматью, полезную для психологов и историков, но убийственную для молодухи, собравшейся рожать.

– Плановое кесарево, – ткнула в меня пальцем во время обхода плечистая грубая тетка из тех, что работают в овощных магазинах и заведуют гинекологиями, и пошла дальше.

– Почему кесарево? – закричала я и побежала за теткой, поскольку в данном случае она заведовала гинекологией.

– А вы сами не понимаете, женщина, почему? – удивилась тетка на ходу. – Измерьте бедра сантиметром и подумайте. Ребенок в такой узкий таз не пролезет, женщина, ему место нужно, и сами помрете, и детей замучите. Я вам в карте пишу красными чернилами, чтоб видно было про плановое кесарево, а то вдруг вы не ко мне придете рожать.

– Конечно, не к вам.

– А чем это вам мое отделение не нравится? – обиделась она.

– Вчера у женщины в нашей палате начались схватки, сестра сказала, что надо подождать, что в родилке два стола и оба заняты.

– Ну и что? – удивилась тетка. – И что случилось? Ну, покричала немножко в палате. Да моя мать меня вообще в поле родила. Сено косила и прямо на нем родила.

– Я бы хотела иметь более комфортные условия, чем ваша мать.

– Тогда дайте телеграмму Брежневу, что вы тут одна особенная, пусть он у вас на своем письменном столе роды принимает. А я за свою зарплату и так слишком много делаю!

На общепалатном обсуждении было вынесено решение, что кесарево много лучше традиционного способа, во-первых, боли не чувствуешь, во-вторых, врач все время рядом, а без кесарева его хрен найдешь, когда рожаешь. Были рассказаны все имеющиеся в репертуаре двадцати девяти воспаленных страхом сознаний истории про смерть с кесаревым и из-за отсутствий оного. И когда все угомонилось, задышало, засопело и захрапело, я лежала в темноте и, плача в подушку, крутила в голове кубик Рубика предстоящего. Конечно, сильно манили наркоз и при пробуждении двое хорошеньких детишек в конвертах, завязанных шелковыми бантами. Но, будучи университетским головастиком, я изучила горы литературы по данному вопросу и среди прочего выяснила, что вегетососудистая система детей, появившихся на свет кесаревым путем, плохо приспособлена к перепадам давления.

Однако на мне как мраморная плита лежала глубоко внедренная гинекологами мысль о том, что в области родов я не способна ни на что и что все советские женщины с широкими бедрами спокойно и радостно рожают по одному ребенку на сене, в кровати, в лифте, у станка и домны, и только я, богемный выродок, мало того, что беременна сразу двумя, так еще с резус-конфликтом, токсикозом, узкими бедрами и необоснованными претензиями.

Как-то я пережила эту больничку с ледяными умываниями по утрам в тесном умывальнике, уставленном трехлитровыми банками анализов по Земницкому; с едой, от одного запаха которой может случиться выкидыш; с грязными окнами, выходящими на больничный морг, и прочими аксессуарами, сопутствующими вынашиванию людей двадцать первого века.